Алан Фостер - Триумф душ

Эхомба стоял не шевелясь.

— Выходит, — осторожно проговорил он, — ты теперь изгой и тебе никогда не удастся вернуться к Братству.

Кости задребезжали: скелет вновь засмеялся.

— Это так, только взамен я получу что-то более ценное. Месть. Ты обещал отдать свои кости Братству, на этом условии я разрешил твоим друзьям свободно уйти. А потом ты позвал свои кости назад. Обманщик!

Лезвие глубже вонзилось в кожу, и пастух почувствовал на шее теплую струйку крови.

— Я выполнил обещание, — очень вежливо возразил он. — Я, как мы и договаривались, оставил вам свой скелет. Если он предпочел мое общество вашему, это не повод обвинять меня в нарушении слова.

— Разве? Как будто ты не знал, что он найдет способ вернуться к тебе.

— Я не был уверен. Но надеялся, что это произойдет. Мне нужен мой скелет. Гораздо нужнее, чем вам.

— Через мгновение он тебе уже не понадобится.

— Братец, что?..

Держа меч обеими руками, из темноты вышел Симна ибн Синд. Рядом с ним мрачной горой возвышался Хункапа, с другой стороны угадывался силуэт Алиты.

— Не подходите! — прошипел скелет.

— Этиоль?.. — окликнул друга Симна. В следующее мгновение он заметил нож и на взгляд измерил расстояние между собой и скелетом. Слишком далеко. — Если ты зарежешь его…

— Тогда что? — глухо загоготал скелет. — Ты меня убьешь? Будь это лет сто назад, твоя угроза подействовала бы, странник, а теперь уже поздно. А когда я покончу с ним, я, может быть, возьму и твои кости. На вид у тебя интересный скелет, крепкий, устойчивый.

Симна хотел было что-то сказать, но тут раздался громкий треск, с каким обычно ломается дерево. Невольно все задрали головы. Все, кроме Эхомбы. Едва скелет отвлекся, он моментально освободился от захвата костлявой руки и бросился наземь. Посланник Братства успел взмахнуть ножом, но в следующий миг пал, сраженный упавшим с дерева толстым суком.

Еще не затих грохот рассыпавшихся костей, как друзья уже окружили пастуха. Хункапа без лишних слов поднял Эхомбу и поставил на ноги. Порез на горле кровоточил, и Этиоль возблагодарил судьбу: на полдюйма, глубже, и он распрощался бы с жизнью. Сук сломался как нельзя более вовремя.

Хункапа Аюб и левгеп вернулись в лагерь, а Симна и Эхомба остались, чтобы осмотреть упавшую ветку.

— Вот это я называю удачей, — пробормотал северянин. — А ведь ветка-то не гнилая. Термиты или древоточцы над ней тоже не успели потрудиться. Но ведь отчего-то же она сломалась! — Он бросил подозрительный взгляд на Эхомбу. — И упала точно туда, куда нужно. И что теперь я должен думать о человеке, который столько раз говорил, что он не колдун, а когда приспичило, сумел и из собственной шкуры вылезти, и ветку уронить!

— На самом деле, Симна, — ответил пастух, собирая в килт уцелевшие грибы и апельсины, — я и тогда говорил правду, и теперь говорю. Я не колдун. И я удивлен тем, что случилось, не меньше, а может, больше, чем ты.

— Ну да, конечно! — язвительно проговорил северянин. — Ты все время твердишь одно и то же! Случайно вышло, что ты очутился под деревом, случайно сук обломился и упал прямо на этого костлявого убийцу. Никакой магии, никакого колдовства! Только счастливое совпадение, ничего больше!

Эхомба выпрямился и, глядя в сторону, сказал:

— Я не могу этого объяснить. Но мне известно, что в жизни бывают минуты, когда лучше не задавать вопросов. — Он вдруг вскинул голову и принюхался. — Что-то горит.

— Наш ужин! — воскликнул Симна. Он заторопился к лагерю, на ходу бросив на Эхомбу настороженный взгляд. — Клянусь язвами Гномоста, мне кажется, я уже видел это дерево. Чушь, конечно, но все-таки…

— Да, — ответил Эхомба и, прежде чем пойти за ним, в последний раз посмотрел на огромный старый дуб.

Угорь оказался на редкость вкусным и, к радости Симны, почти не подгорел, разве что был слегка пережарен. Грибы и дикие апельсины стали отличной добавкой к основному блюду. Даже Алита, к удивлению своих товарищей-людей, попробовал того и другого.

— Я люблю знакомиться с новым, — объяснил он, выплевывая апельсиновую корку. — Но только не с такой гадостью! Пф-ф!..

Глядя на него, Эхомба подумал, что ничто на свете так хорошо не символизирует отвращение, как морда недовольного кота.

После того как Хункапа Аюб согласился отдежурить в первую смену, остальные принялись готовиться ко сну. Симна и Эхомба расстелили одеяла, левгеп нагреб большую кучу опавших листьев и сухой травы. Ложась, Эхомба осторожно прикрыл воротником рубашки рану, чтобы ожерелье, которое он носил на шее, не касалось ее.

Когда он уже заснул, его посетил сон — но не похожий ни на обычное сновидение, ни на ночной кошмар.

Он бежал, стремительно несся на всех четырех лапах. Травинки и ветви кустарника с ошеломляющей скоростью мелькали мимо. Если бы он не чувствовал под лапами землю, то подумал бы, что летит.

Какое-то существо, испуганное его внезапным появлением, на мгновение оцепенело, а потом стремглав метнулось в сторону. Кролик, кто же еще! Слишком мелкая добыча. Он искал более крупную.

Он вылетел из травы, и олени в ужасе кинулись во все стороны. У Эхомбы была по крайней мере минута, чтобы оглядеться и выбрать подходящую жертву — времени больше чем достаточно. Его выбор пал на матерого оленя-вапити. У того не было ни малейшей надежды спастись. Эхомба взвился в прыжке, и его могучие челюсти сомкнулись на горле оленя. Бык мотал головой, пытался сбросить врага, достать его длинными рогами, но смерть уже настигла его и продолжала сжимать в своих объятиях.

Хлынула кровь, и каждая жилка Эхомбы, каждый нерв радостно затрепетали. Олень опустился на колени, затем упал, несколько раз дернулся и издох.

Эхомба развалился на земле, положил лапу на тушу и принялся пожирать добычу. Утомленный охотой, он до полудня насыщался, потом отдыхал до первых вечерних сумерек. С наступлением вечера встал и направился в заросли. Там он нашел ручей и долго пил.

Отыскав небольшую полянку, Эхомба устроился на отдых в тени деревьев, усыпанных желтыми цветами. Первым делом он принялся умываться. Наконец, сытый, довольный, он тяжело перевалился на бок и погрузился в дрему. Его сон был глубок, но, несмотря на это, далекого хруста сломанной ветки было бы достаточно для мгновенного пробуждения. Во сне его лапы подергивались.

У Эхомбы, лежавшего возле костра, судорожно дернулась левая нога…

Голова у Алиты кружилась. Не из-за того, что он долго гонялся за собственным хвостом — забава, которой он предавался, когда был совершенно уверен, что никто не видит. Голова кружилась от непривычных ощущений, от попыток сохранить равновесие, устоять в непривычной позе. При каждом шаге ему казалось, что он вот-вот упадет. Но несмотря на это, он все же не падал.