Ричард Кнаак - Весы змея

Мендельн попытался совместить это в единую картину.

— Поэтому она выбрала его, а ты — меня? Потому что в игры играть легче с теми, кто ближе всего к вашей отвратной крови?

На лице Ратмы снова отразилось раздражение, но прежде чем он успел заговорить, звёзды, немного покружившись, снова сформировали Траг’Оула.

Спокойно, — прошептал дракон, как мог. — Если Ратму можно назвать демоном, то также можно назвать каждого человека. Частично от них произошли все вы… Но не стоит забывать также об ангелах… Их роль в вашем создании не менее значительна…

Демоны и ангелы… Утверждение, что он — что каждый — произошёл от таких существ, казалось нелепым. Однако снова благодаря способностям, которыми Ратма наградил его, Мендельн не мог не увидеть, что всё это была правда.

Всё это только подтверждало то, что открыла сама Лилит в ходе своих махинаций. Мендельн в тайне всегда отвергал её заявления, считая, что всё это ложь, направленная на то, чтобы как-то сломить защиту Ульдиссиана. «Но, похоже, лгал только я сам самому себе…»

— Отлично. Ты знаешь, что я должен поверить тебе. Что с того? Я буду твоей пешкой не скорее, чем мой брат будет её!

Ратма сердито вздохнул. Ему, сообразил Мендельн, эти скольжения звёзд говорили о многом.

— Мы не ищем марионеток. Это больше пристало моей матери… И моему отцу, как выясняется, тоже. Нет, Мендельн уль-Диомед, мы ищем не что иное, как любого, кто может противостоять тому, что должно было свершиться ещё в самом начале…

Дракон наверху зашевелился. В некотором смысле Траг’Оул был для Мендельна куда более эмоциональным существом, чем мужчина, с которым он сюда переместился. Потому, когда исполин заговорил, Мендельн без труда ощутил безотлагательность, которую Траг’Оул хотел передать.

Ратма говорит о неудаче своего отца, — объяснил дракон. — Неудаче утаивания Санктуария от тех, кто за его пределами. Пылающий Ад уже знает… И, спасибо безумству Лилит, Высшее Небо тоже скоро обнаружит этот мир…

От Лилит Ульдиссиан, — а потому и Мендельн, — слышал название, данное их миру теми, кто создал его. Демонесса также упоминала что-то из ранней, очень бурной истории, но она никогда много не говорила, насколько он помнил, о том, что случится, если все те, от кого прятались беглецы, узнают про существование Санктуария. Раньше он думал, что теперь это уже неважно, но теперь выяснялось, что это очень, очень существенно. В самом деле, ужас пронизал брата Ульдиссиана насквозь, да так сильно, что он едва сумел выпалить:

— И что?

И вот, если даже планам Лилит помешать, а Инарий предложит мир… То есть если произойдёт невозможное… Очень вероятно, что Санктуарий и все, кто внутри него, — пусть существа не самые могущественные, хотя некогда их таковыми предполагали обе стороны, — всё равно будут уничтожены.

— Но почему?

По движениям Траг’Оула Мендельн понял, насколько сильно даже огромное существо было озабочено тем, что они сейчас обсуждали.

Так демоны и ангелы поступают всегда, когда сталкиваются с потенциальным преимуществом. Они борются за него, пока не уничтожат то, чего так желают… Как ни грустно, судьба, лучшая, чем стать пушечным мясом для одной из сторон…

— Вот почему нам нужен ты, Мендельн уль-Диомед, — добавил Ратма, кивая смертному. — Вот почему нам и вправду нужно, чтобы ты был с нами… По своей воле, естественно.

Мендельн сглотнул.

Хашир стал виден около полудня последнего из четырёх дней, которые Ульдиссиан назначил своим эдиремам. Они пересекли огромные джунгли со стремительностью, которой никто до них, без сомнения, не достигал. Так утверждали Томо, Сарон и многие другие тораджанцы… И у Ульдиссиана не было причин, чтобы не верить им.

С пункта его наблюдения далёкий Хашир казался Ульдиссиану не больше, чем пол Тораджи, но Ульдиссиан чувствовал, что свержение храма в нём потребует в сотню раз больших усилий. При этом он всё равно надеялся избежать ненужного кровопролития… Если на данном этапе такое вообще было возможно.

— Я хочу вступить в город мирно, — сказал он Серентии и остальным. — Я хочу, чтобы они, как и тораджанцы, видели, что мы не желаем зла тем, кто не желает зла нам. Это важно.

— Триединое знает, что мы ушли этим путём. У них было время воздействовать на население. Может случиться так, что люди настроены против нас, — заметила дочь торговца. — Нас могут встретить не так учтиво, как в Торадже.

Ромий и некоторые другие кивнули. Несмотря на это, Ульдиссиан стоял на своём:

— Мы — не Триединое и не Собор. Мы покажем Хаширу пустые руки… Но, если понадобится, возьмём в них оружие.

Ульдиссиан оставил большинство своих последователей в джунглях сразу за пределами видимости первых поселений возле города. Он отобрал группу из пятидесяти человек, которые должны были пойти с ним, среди них были Серентия и Томо. Ромия он оставил за главного, доверяя исправившемуся злодею больше всех остальных.

Как случалось каждый раз, когда Ульдиссиан выказывал такую веру в него, Ромий упал на колени и схватил руки мужчины. Прикладывая лоб к пальцам Ульдиссиана, со слезами на глазах партанец произнёс:

— Мастер Ульдиссиан, я вас не подведу. Никогда. Благодаря вам я спасся. Это величайший дар из всех, которыми вы меня наградили.

— Ты заслужил то, что имеешь, — Ульдиссиан повелел партанцу подняться. — Если мы не вернёмся к завтрашнему утру, ты знаешь, что нужно делать.

Ромий стиснул зубы, его ладони сжались в кулаки.

— Но вы вернётесь, мастер Ульдиссиан! Вы вернётесь…

Хотел бы Ульдиссиан чувствовать такую же уверенность. Чем ближе они подходили к Хаширу, тем сильнее ему хотелось оставить Серентию и всех остальных в джунглях и просто пройти в город в одиночку. Тогда, если бы действительно затевалась ловушка, по крайней мере, никто бы не угодил в неё вместе с ним.

Но Ульдиссиан знал, что Серентия никогда не позволила бы оставить её. Да и эдиремы, раз уж на то пошло, не позволили бы ему уйти без прикрытия. Они так же были одержимы его сохранностью, как он был одержим их, несмотря на то, что Ульдиссиан был гораздо сильнее их всех вместе взятых.

Всех, кроме Серентии, быть может. К тому времени, как они достигли окрестностей Хашира, она стала настоящим заместителем командира, и её слово почиталось почти так же, как его собственное. Её советы стали бесценны для него… Так же, как и она сама.

Вот почему за ночь до Хашира он дал волю своим и её чувствам.

Даже тень Ахилия не могла более удерживать его от неё. Их воссоединение длилось долго, подогреваемое сдерживаемой яростью как из-за того, что было утрачено, так и из-за того, что стало обретено. Находил он утешение и в дружеском общении с ней — единственном дружеском общении, которое осталось в жизни Ульдиссиана.