Джон Норман - Убийца Гора

– Отойди от него! – предупредил старший.

Я осторожно продвигался вперед, пока не оказался в пределах досягаемости прикованной за ногу птицы. Тогда я заговорил с ней.

– Ты мой убар, Убар Небес. Ведь ты узнаешь меня, правда?

Я подошел ближе, очень медленно, держа открытые ладони вытянутыми вперед, опасаясь сделать какое-нибудь неверное, поспешное движение. Птица неотрывно наблюдала за мной, с её клюва свисали окровавленные остатки тела желтого.

– Вернись! – крикнул за моей спиной один из арбалетчиков, и я с удовлетворением узнал голос того подозрительного, высказавшего предположение, что я могу оказаться лазутчиком желтых. Даже он отлично понимал, что может сейчас произойти.

– Нам нужно выступать, Убар Небес, – говорил я, подходя к птице ещё на шаг. – Мы должны участвовать в этих состязаниях.

Я медленно протянул руку и, вытащив у него из клюва останки человеческого тела, очень осторожно отложил их в сторону, на землю. Птица не сделала попытки ударить меня.

За спиной я услышал изумленные возгласы арбалетчиков.

– Ты хорошо сражался, ты молодчина, – продолжал я разговаривать с птицей, поглаживая её забрызганный кровью длинный, крепкий, хищно изогнутый, как ятаган, клюв.

– Я рад, что ты остался жив.

Птица нежно уткнулась своим клювом мне в плечо…

– Готовьте платформу для следующего заезда, – не повышая голоса, проинструктировал я глядевших на меня во все глаза арбалетчиков.

– Да, Гладиус! – ответил их старший. Трое его товарищей, отложив в сторону оружие, поспешили запрягать телегу.

Я обернулся и посмотрел на этого человека, а он протянул мне кожаную маску, под которой в каждом заезде на всем протяжении этого фантастического лета Гладиус с Коса неизменно скрывал свое лицо.

– Мин просил меня отдать это тебе, – сказал человек.

– Спасибо, – ответил я, надевая маску на лицо.

Тут я услышал гонг судьи и шум от взмахов мощных крыльев, через мгновение утонувший в диком реве болельщиков.

– Восьмой заезд начался, – сказал предводитель арбалетчиков.

Я любовно похлопал по клюву птицы.

– Я скоро вернусь, мой убар, – пообещал я тарну.

Затем я оставил его и пошел по разминочной площадке стальных, направляясь к высокому, в рост человека, бордюру, отгораживающему площадки от грунтовой дорожки, по которой тарнов на платформах доставляли к стартовым насестам. По другую сторону дорожки возвышалась стена стадиона, вверх на которую вели узкие крутые лестницы. Я поднялся по ступеням и присоединился ко многим другим уже находившимся здесь подсобным рабочим, забравшимся понаблюдать из-за спин зрителей за ходом состязаний. Старший группы арбалетчиков, охраняющих разминочную площадку стальных, поднялся следом за мной.

Всюду, где я проходил, за моей спиной раздавались удивленные и восхищенные крики:

– Это Гладиус с Коса! Это он!

– Я думал, он побоится появляться здесь!

– Да нет, глупец, это не Гладиус.

– Он скрывается от убийц!

– Беги, наездник, беги отсюда!

– Беги, Гладиус!

– Тихо! – повысив голос, распорядился сопровождающий меня человек, положив конец хлынувшим со всех сторон советам и увещеваниям.

Птицы – девять гоночных тарнов, – широко размахивая громадными, как паруса, крыльями, мчались всего в нескольких футах над головами зрителей. На спине каждой из них, низко пригнувшись к седлу, восседал наездник. Собравшиеся на трибунах перенесли все свое внимание на гонщиков.

Я глазами отыскал Зеленого Убара. Сидящий в седле низкорослый Мип был совсем незаметен за мощными взмахами крыльев своего тарна.

С обеих сторон летного поля стадиона на шестах возвышались по шесть деревянных голов тарнов, отмечавших количество оставшихся кругов заезда. В семидесяти-восьмидесяти ярдах от меня я различил ложу убара и восседающего на мраморном кресле в императорской алой мантии самого убара – Кернуса.

У него в ложе появился парень, которого я только что видел неподалеку от себя. Парень низко склонился над Кернусом и стал что-то быстро ему рассказывать.

Тут я ощутил на себе хмурый взгляд Кернуса.

Он раздраженно повернулся к парню и отдал ему какое-то распоряжение.

Птицы, обогнув летное поле, снова оказались поблизости, сопровождая свое появление мощными потоками воздуха, поднимающего с земли клубы пыли, и подбадриваемые криками наездников, подгоняющих птиц уже не только командами, но и стрекалами.

На этот раз у висящего на цепях в центральной части летного поля металлического кольца первым появился выступающий за команду желтых Менициус из Порт-Кара. Для пролета в кольцо он использовал свой обычный трюк, сбивающий вплотную летящих за ним гонщиков с направления движения и позволяющий ему преодолеть кольцо без каких-либо помех со стороны соперников: он резко бросил птицу вверх, закрывая таким образом поле зрения следующего за ним тарна, и затем направил свою птицу к кольцу, намереваясь пролететь в него сверху вниз. Сидевший у него буквально на хвосте Мип, казалось, только этого и ожидал, и, едва Менициус набрал высоту, он тут же заставил Зеленого Убара сложить крылья и, словно лезвие ножа, проскользнуть в освободившееся узкое пространство под брюхом тарна Менициуса. Птица Менициуса, испуганно рванувшись в сторону, не вписалась в выбранную своим наездником траекторию полета и пронеслась мимо кольца, заставив разъяренного Менициуса вновь разворачивать её назад, чтобы сделать обязательный в каждом круге пролет сквозь кольцо.

Зрители, наблюдавшие этот поединок, разразились дикими восторженными воплями.

В этом круге лидировал тарн красных – ширококрылая птица, немилосердно подгоняемая стрекалом своего щупловатого, заросшего темной бородой парня, на груди которого поблескивал какой-то золотой медальон. За ним следовали два коричневых гоночных тарна, выступавших один за команду синих, другой – серебряных.

Вплотную за ними шел Зеленый Убар Мипа, казавшийся ещё крупнее из-за низкорослости своего наездника, едва достававшего ногами до поднятых до предела стремян. Меня поражала эта птица, я знал её возраст, ограниченные силы и то, что она уже много лет не выставлялась на состязания. Перьям её уже не хватало той гладкости и обтекаемости, которыми отличается оперение молодых тарнов, клюв не сверкал ярко-желтым цветом, а приобрел беловато-серый оттенок, дыхание птицы также оставляло желать лучшего, но вот её глаза – черные, дикие, хищные глаза пылали яростью, гордостью и неукротимой жаждой победы. В этом, пожалуй, ни одна другая птица сравниться с ней не могла.

Беспокоило меня лишь то, выдержит ли её сердце такую нагрузку.

– Берегись! – крикнул недавний мой подозрительный сопровождающий, и я, резко обернувшись, успел перехватить руку человека, пытавшегося нанести мне в спину удар кинжалом.