Джон Норман - Рабыня Гора

Продана.

Я поднялась на помост. Какой огромный! А толпа-то! Не думала, что их тут так много! Зрители безмолвствовали. Было в этой тишине что-то пугающее.

Озадачила она, казалось, и аукциониста, но лишь на мгновение.

– Кажется, кто-то, – начал он, – прислал нам подарок. – Он указал на меня рукояткой плетки. – Судя по очертаниям – прелестный, – он обвел глазами толпу. – Посмотрим?

Но вместо того, чтобы торопить его, зал молчал. Рука аукциониста дрогнула. Я сжалась от страха. Что это такое со зрителями?

– Ну-ка, поглядим, – с напускной веселостью продолжал он, снимая скрывающее мою голову полотнище шелка.

По толпе прошелестел восхищенный гул. Конечно же мне это польстило – тщеславия мне не занимать.

– Прелестное лицо, – расхваливал аукционист. – Мягкое, женственное, выразительное. Сразу видно – такая податливая, повелевать ею легко. Волосы, конечно, – он пожал плечами, – коротковаты. Но здешние чиновники уверяют, что отрастут.

В толпе – ни смешка.

У аукциониста задрожали руки. Нервничает! Я выбросила вперед правую ногу, приподняла, вытянула носок, пальцами коснулась пола. Левое бедро развернуто. Протянула левую руку, согнув запястье, чуть вывернула влево ладонь.

Он ловкими движениями размотал обвивающий руку шелк.

– Красивая рука.

Зрители не спускали с помоста напряженных глаз – и молчали. Аукционисту было уже явно не по себе.

– Посмотрим, нет ли тут чего поинтереснее! Зал затаил дыхание, но цену никто не предлагал.

Мы не стали доводить до конца тщательно отрепетированную сцену. Тут многое зависит от настроений, царящих в зале. Какие-то непостижимые токи идут от сидящих в зале зрителей к участникам разворачивающегося на помосте действа. В конце концов сбитый с толку аукционист просто сбросил окутывающий мое тело шелк, не разматывая, не перекатывая меня у своих ног.

– Да тут женщина! – объявил он. – Кто предложит цену?

Ни звука!

– Смотрите! – раздался вдруг голос. Зрители обернулись. Взглянули в зал и мы. Над центральным проходом в проеме парадной двери, не произнося ни слова, стоял воин в полном боевом облачении: щит, копье, с левого плеча свешиваются ножны с коротким мечом, на голове – шлем.

– Господин? – Голос аукциониста дрогнул. Воин не отвечал.

Пытаясь отвлечь внимание от невесть откуда взявшегося пришельца, аукционист снова ткнул пальцем в мою сторону.

– Тут женщина, – срывающимся голосом повторил он. – Кто предложит цену?

И тут воин в шлеме начал спускаться по проходу. Ближе, ближе. И вот, обратив взор в толпу, он уже стоит рядом с нами на помосте.

– Кейджера канджелн! – вскричал он, стукнув по мощным доскам пола рукоятью копья. – Вызываю на бой за рабыню!

Он обернулся ко мне. Не в силах выдавить ни слова, боясь потерять сознание, я упала на колени. Он снова повернулся к толпе.

– Я возьму эту женщину, – объявил он. – И встану за нее против всего Ара, против всего мира!

– Я люблю тебя, Клитус Вителлиус! – захлебываясь слезами, закричала я.

– Тебе не давали разрешения говорить! – шикнул аукционист, поднимая плетку.

Но тут же у его горла замерло острие копья Клитуса Вителлиуса.

– Не бей ее!

– Да, господин. – Белый как полотно аукционист испуганно попятился.

Клитус Вителлиус повернулся к толпе сограждан.

– Кейджера канджелн! – вновь провозгласил он. – Вызываю на бой за рабыню!

Никто в толпе не отозвался. Тишина. А потом один из мужчин поднялся и хлопнул себя по левому плечу. Вслед за ним – другой, и еще один, и еще. Вскоре уже весь зал стоя, хлопая себя по плечам, приветствовал его восхищенными криками. А Клитус Вителлиус, вскинув голову, оглядывая зрителей ясными пронзительными глазами воина, возвышался над толпой, держа в левой руке щит, в правой – увенчанное бронзовым наконечником могучее семифутовое копье.

– Она твоя, господин, – склонился аукционист.

Не помня себя от радости, я преклонила колена у его ног. Теперь он освободит меня, сделает своей подругой! Отбросив щит и копье, Клитус Вителлиус, как равную, поднял меня на ноги.

– Плетку! – Он протянул руку аукционисту.

– Ты же не хотел, чтобы ее били, – пискнул тот.

– Бить ее – лишь мое право, – отвечал Клитус Вителлиус. Аукционист вложил в раскрытую ладонь плетку.

– Хозяин? – пролепетала я. – Да?

– Разве ты не освободишь меня?

– Только дураки, – отчеканил он, – освобождают рабынь.

– Хозяин!

– На колени! Под плетку! – приказал он.

Я повиновалась. Опустила голову, скрестила запястья, будто , они уже связаны. Согнув спину, приготовилась принять любое наказание, какое вздумается ему мне назначить. От охватившего сердце ужаса меня била дрожь. Неужели я останусь рабыней? Неужели он не шутит? Неужели и вправду не собирается меня освобождать?

Не может быть. Не может быть!

– Я не хочу, чтобы вы несли убытки из-за какой-то несчастной рабыни, – обратился он к аукционисту – Может быть, это возместит ее стоимость.

На отполированные сотнями ног доски помоста тяжело шлепнулся набитый монетами мешочек.

– Торговый дом благодарит тебя, господин! – вскричал аукционист. Развязав тесемки, он, не в силах сдержать радостных возгласов, высыпал на помост кучку золотых монет. Ловко, со знанием дела подсчитал.

– Да здесь сто тарсков золота! Толпа одобрительно взревела.

Слезы из моих глаз капали на доски, смешиваясь с опилками. Да это в десять – нет, больше! – раз перекрывает мою цену! Так вот как много значу я для Клитуса Вителлиуса! Я не могла сдержать счастливых слез.

Вот не знала, что мужчина может так желать женщину. И все же оставляет меня своей рабыней!

Быть может, такими желанными бывают только рабыни – рабыни, которых можно купить и продать.

О, – это невероятное, неописуемое ощущение: тобой обладает, в прямом смысле этого слова обладает мужчина!

Я стояла на коленях – готовая принять наказание рабыня.

– Господин слишком щедр, – пропел аукционист, – здесь куда больше стоимости рабыни.

– Ты прав, – согласился Клитус Вителлиус.

Меня передернуло от бешенства, но я не сдвинулась с места.

– Дайте мне еще одну, следующую на цепи.

– Нет! – вырвалось у меня.

Он повернулся ко мне, я снова склонила голову. Неужели действительно сумеет оставить меня рабыней? Неужто он так силен? Не верится.

– С радостью, – согласился аукционист. – Девяносто вторая! По лестнице испуганно карабкалась следующая за мной

хрупкая девственница с прелестными плечами и стройными ногами. Белый пух облепил тело, почти ничего не скрывая. Ноги открыты взыскательным взорам; соблазнительный, пикантно колышущийся пушок едва скрывает очертания прелестной груди.

Толпа встретила ее восторженным гулом. Девушка испуганно попятилась. И что они в ней нашли? Подумаешь, пушинка. Пустой звук. Только и годится на то, чтоб насиловали.