Лана Тихомирова - Безграничье

Я забежала в ординаторскую, там было чисто убрано и пустынно. Минуя лифт, я сбежала по лестнице на нулевой этаж. Пальто доктора и шляпы уже не было. Я схватила свой плащ и вышла на улицу.

- Тебя за смертью посылать, - лениво прокомментировал доктор, заходя на очередной вираж вокруг скамейки, - Бюстик взяла. Молодец! Идем. Виктор уехал домой, он очень взволнован и у него болит голова, - доктор был на удивление краток.

- Йозефу стало хуже. Он, кажется, тоже видел во сне нашего товарища.

- Осторожнее его неси, нос помнешь! - сделал замечание доктор, - У него нос красивее моего.

- Вам ли завидовать, доктор, - улыбнулась я, - Я и не думала, что вы так ревниво относитесь к своей внешности.

- А усы я, по-твоему, зачем отрастил? - ехидно спросил он, и сощурил на меня голубые глаза.

- Ну… я откуда знаю. Зачем мужчины отращивают усы… Наверное, чтобы быть мужественнее, красивее…

Доктор хмыкнул.

- Ну, почти так… У меня и щеточка для усов есть, - гордо заявил он, но ожидаемого восхищения так и не увидел, а напоролся на стену отборного скепсиса.

Я отнюдь не отношусь к тем людям, которые в восторге от разного рода щеточек, расчесочек и прочих аксессуаров для ухода за собой. Чувствуя, что я должна что-то сказать, я ляпнула:

- А брови вы случайно не выщипываете? - и тут же сама стушевалась.

Доктор понял мой вопрос еще до того, как я его задала, и обиделся тут же. Он надул губы и пробормотал:

- Женщинам можно, а я, почему не могу?

- Я не хотела вас обидеть, - тут же взмолилась я.

- Как легко тебя застать врасплох! - расплылся в улыбке ван Чех, - нужно торопиться. У нас есть всего два с половиной часа, чтобы добраться до больницы, где делают операцию Алексу.

- Два с половиной часа? - удивилась я.

- Да, дитя мое. Проблема в том, что хирургический корпус находится загородом. Двадцать минут на метро и два часа с лишком прочь от цивилизации.

- А…

- Виктора я предупредил, - обольстительно улыбнулся доктор, и повлек меня в подземные недра.

В метро я рассказала ван Чеху, почему задержалась в больнице. Доктор одобрил мои действия, пусть и с натяжкой, сказав, что отработала я, весьма топорно.

Все последние высказывания доктора шли в разрез с тем, что он говорил раньше. Ван Чех почти перестал меня хвалить, как только я защитила диплом. И теперь чаще указывал мне на мои ошибки, чем на то положительное, что я все-таки сделала. Приходилось ободрять себя самой и это приносило свои плоды. Я вдвое больше анализировала то, что делала, но все равно мотивы поведения доктора, его недовольства мной, оставались за гранью моего понимания.

Вот и сейчас я снова почувствовала укол совести и недоумение.

- Итак, что у нас есть… - медленно начал доктор, устроившись поудобнее на сиденье в автобусе, - Брижит, поправь, если я где-то ошибусь.

У нас четверо больных в той или иной степени застрявших в Пограничье. Альберт, как человек творческий, застрял там меньше, чем другие… Все они в одну и ту же ночь, видят одного и того же человека. Причем, двух он вдохновляет и окрыляет, а двух слишком сильно пугает. В случае с Роуз она видит вещий сон…

- Доктор, вы забыли Виктора.

- Я сказал "больных", а Виктор надеюсь в ремиссии пока. Что делать, видимо, тот, кто раз связался с Пограничьем, уже никогда от него не отвяжется, - ван Чех не весело посмотрел на меня. Я пожала плечами.

- Что до Виктора, то он дал нам лишь косвенные доказательства того, что сон Роуз пророческий и ничего более.

Но так как обстоятельства, рассказанные Виктором, слишком серьезны, я и направился в больницу стремглав. Речь идет о жизни человека.

- Йозеф говорил о том, что он везде, этот человек из сна. Я приставила к Йозефу сиделку.

- Боишься за него?

- Да, опасаюсь, потому что такие совпадения с Роуз и Алексом… Йозеф никогда еще не был настолько возбужденным.

- С Йозефом очень сложно, потому что то, что творится в его голове - потемки, - причмокнул доктор, - А так я рад, что у тебя, пусть и столь поздно, но все-таки формируются зачатки профессиональной ответственности.

- Что?!

- Остынь, не то пар из ушей пойдет, - улыбнулся ласково ван Чех, - Пока ты была студенткой, ты работала с моими больными и у меня всегда была возможность исправить, то, что ты наваляла. Тем более, тогда ты была поответственнее. Даже когда работала через пень колоду, но все равно думала, что делаешь. А сейчас ты выпустилась и с больными работаешь по кальке. Я уже давно пытаюсь намекнуть тебе, что то, что ты делаешь в корне неверно. Больным-то хуже уже не будет, хуже просто некуда… А для твоего профессионального роста и их скорейшего выздоровления я ничего хорошего не вижу. Работать по кальке худшее, что может делать человек нашей профессии.

Мне стало стыдно, в голове роились оправдания, но есть ли смысл оправдываться перед учителем? Его надо слушаться, а не оправдываться перед ним.

- Я понимаю, Брижит, не тушуйся. У тебя такой вид, как будто ты заплачешь сейчас, - я покивала, - не беспокойся, вся приходит со временем. Ты вспомни, как я начинал работать. А Пенелопа… Она рассказывала такие истории, что у меня волосы дыбом становились. Ее даже хотели уволить за профнепригодность.

- Да вы что?!

- То! - громогласно отозвался доктор, добра половина автобуса обернулась на нас, - Пенелопа же начинала, как врач при клинике принудительного лечения. Это были психопаты не со справкой от специалиста, а с решением суда. Пенелопа обходилась с ними слишком жестко по-началу, даже жестоко. Потом выяснилось, что ей просто не стоит работать в той сфере. Она не испытывала ни раздражения, ни тем более ярости по отношению к своим пациентам. Ее поведение объяснили тем, что Пенелопа подсознательно осуждала своих пациентов, воспринимала лечение и как наказание тоже. Вообще трудно ждать от молодежи мудрости, напористости и рассудительности. Но никто не говорит, что этому не стоит учиться, - патетично закончил доктор и погладил усы.

Я пожала плечами, мне нечего было ему ответить. Как ни крути, а доктор был прав. Мы долго молчали, пока я не уснула. Это была дрема, когда человеку не на что положить голову, и он клюет носом во все стороны. Откидывать голову назад я не люблю, слишком затекает шея, а доктор сел у окна, поэтому опереться на стекло или стену автобуса я не могла. Через некоторое время, прошедшее в странном состоянии полупробуждения, я вдруг успокоилась, стало тепло, и сон овладел мною полностью.

Во сне меня беспокоили образы и картины, которые были уже пережиты сегодня. Только последняя картинка сегодня не происходила, но была столь реалистичной, что можно было посчитать ее за событие.

Бюстик вдруг стал среднего роста худощавым человеком. Он нервно озирался и когда увидел меня, то расплылся в улыбке и сказал: