Олег Говда - Выбор

— Если я вижу хоть какой-то мост, значит, сквозь Барьер пройти можно. Это — раз. А хлипкость сооружения… скорее всего, предупреждает о поджидающих впереди трудностях и опасности. Или, если истолковывать в лоб — запрет брать с собой большую поклажу. Не знаю… Можно проверить… Вон и камешек подходящий валяется. Если переброшу через ущелье, то и котомка не помеха.

Я взглянул под ноги, выбрал из россыпи годящийся булыжник, весом в три-четыре кило, примерился и легко метнул его через ущелье, приготовившись услышать, как тот бухнет о землю на противоположной стороне. Снаряды такого веса мне приходилось бросать на расстояния раза в два превышающие ширину провала. Но камень не долетел… и исчез в бездне. Кстати — совершенно бесшумно.

М-да, в мире иллюзий, все не по-людски. Тут даже не столько думать — сколько чувствовать надо. Не внешность образа важна, а его внутренний смысл. Заложенная идея…

'Здесь будет город заложен', - выдало подсознание. — Надпись на ломбарде'.

— Учту, — серьезно пообещал я ему и шагнул на воображаемый мост, недоуменно продолжая чувствовать под ногами устойчивую твердь земли.

— Не волнуйся, Игорь… Иди смело, — прогудел негромко, кто-то сзади. — Тебя там уже ждут…

Я оглянулся на голос, но увидел только уходящий в необозримую даль, вдруг ставший невероятно длинным, подвесной мост и исчезающие в тумане стены бездонного ущелья. Похоже, меня и в самом деле ждали. Вот и побеспокоились, чтоб не раздумал в последний момент. Для ступившего на мост Снов, обратного пути не было.

'Наш паровоз вперед летит. В коммуне остановка. Иного нет у нас пути. В руках у нас винтовка…' — бравурно и насмешливо выдало очередной перл из закромов памяти неугомонное подсознание.

С каждым последующим шагом, моя убежденность в том, что я нужен Запретным землям, только крепла. Как и в лживости иллюзорного мира.

На втором часу пути, в обычных условиях достаточного для преодоления целой мили, я уже с глуповатой усмешкой вспоминал наивную попытку перебросить камень на другую сторону ущелья. Вокруг по-прежнему простиралось молочное марево тумана, оставляя для глаз сферу окружностью в десяток шагов. А подвесной мост покачивался и натужно кряхтел, едва держась над дышащей смертью бездной.

Похоже, просто передвигать ноги было недостаточно, для того чтоб достичь противоположного края. Я остановился и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, чтоб решить: как быть дальше. Но ничего стоящего в голову не приходило. Хотя, похоже, именно этого от меня и ждали.

Потому что постояв немного зажмурившись, я почувствовал, как исчезло ощущение размеренное покачивание. А когда открыл глаза, то в изумлении вытаращился на огромную дверь, парящую в воздухе, всего в нескольких шагах, прямо по курсу. Тогда как мостик непринужденно нырял под ее 'порог'. И, несмотря на то, что вокруг одинокой створки не было совершенно ничего, кроме уже привычной дымки, я понимал, что даже не стоит пытаться обойти ее стороной.

— И что дальше?.. Кричать? Стучать?

'Ищите и обрящите. Толцыте и отвержится…' — веселилось мое второе я, позабыв об аналогичном и бородатом анекдоте о внутреннем голосе и ковбое.

— Ага, откроют и дадут вам. А потом — догонят и еще раз дадут. Увянь, Чапай думать будет.

После более тщательного осмотра, мне удалось выяснить, что висящая поперек пути створка была вытесана из цельной гранитной брылы, и больше походила на могильную плиту, поставленную торчком. Нашлись даже какие-то сильно затертые письмена и руны, высеченные по всем четырем углам, изукрашенные непонятными рисунками. Но тем не менее, там где и располагается замочная скважина, имелось неглубокое или сильно затертое углубление, знакомой формы.

'Для идентификации личности, предъявляйте сетчатку глаза в развернутом виде…'

Дверь работала в более гуманном режиме и всего лишь изъявляла желание ознакомиться с ладонью. Примитивно, но надежно. И мгновение спустя, преграда исчезла без каких-либо дополнительных спецэффектов, открывая моему взгляду широкую каменную дорогу, ведущую чуть в гору, к вырисовывающимся на фоне пасмурного неба, очертаниям человеческого поселения. С виду — небольшого городка или крупной деревни.

А еще — вокруг, по-прежнему, как и на мосту, переброшенном через Ущелье Снов, расстилалась небывалая тишина… Столь звонкая, какую можно услышать только перед приближением урагана.

* * *

Впечатление от деревни на пригорке, куда вела заброшенная дорога, как и ощущение от всего неизвестного мира, простиравшегося вокруг меня, можно было легко передать одним понятием — 'слишком'.

Слишком тихо было вокруг… Настолько тихо, что не только собачий брех, петушиное кукареканье, блеянье овец, коровье мычание или иные звуки, непременные спутники человеческого жилья, не доносились от селения, — не слышно было даже обычного и вездесущего птичьего гомона, как то: карканья ворон, воробьиного чириканья, стрекотанья любопытных и беспокойных сорок.

Слишком безлюдно… По выгону в предполье с воплями, свистом и лаем собак, не носилась ватага горластой ребятни, увлеченно играющих во что-то понятное только им самим. А на невозделанных, густо поросших травами и сорняками, полях никто не только не пахал или не косил, но даже не выпасал стадо. Ни единой пары стреноженных коней — и то не попалось на глаза.

Слишком тревожно… Пасмурное, несмотря на близкий полдень, небо не рассекала над селением ни одна быстрокрылая молния. Не то что благородных стрижей — а шустрых сельских ласточек, с удовольствием вьющих гнезда непосредственно на стенах хлевов и прочих хозяйственных построек, и тех не было видно. Будто не только люди попрятались из виду, но и все мушки и мухи в один миг исчезли вместе с ними.

Слишком печально… С каждым шагом, крепло понимание, что деревня давно заброшена. Не курился дым из труб на крышах домов. Не полоскалось на ветру, вывешенное для просушки белье. Но даже не это настораживало больше всего, — от селения вообще не пахло жизнью!.. Ни вкусной домашней выпечкой или иной пищей, ни стружкой или окалиной, ни даже — навозом. А те слабые запахи, которые редкие порывы ветра бросали вместе с мелкой пылью мне в лицо, разили тленом и сырой гнилью.

И всех этих 'слишком' насобиралось так много, что я вновь почувствовал усиливающееся смятение и беспокойство. Чересчур земли, находящиеся по эту сторону Барьера, отличались от уже ставшего мне привычным мира Зелен-Лога.

Даже очнувшись на мельничной запруде и совершенно ничего не помня о себе, я не чувствовал себя чужаком в чужой земле. Даже ничего зная о новом мире, я ощущал, что вокруг живут такие же люди. Течет хоть и не совсем привычная, для выходца из цивилизованного мира, но вполне понятная жизнь. А отличиями в обычаях и традициях никого не удивишь. Сколько людей — столько и привычек. Но здесь, за Барьером — все было совершенно иначе.