Анна Орлова - Пятый постулат

— Спасибо на добром слове, — ответила она вежливо, делая вид, что не поняла грубоватого намека кузнеца.

Надо отдать ему должное, Янык понял ее затруднения и предложил миролюбиво:

— Давай укладываться, поздненько уж. Как там твой попутчик-то, дышит еще?

— Дышит, — вздохнула Маша и принялась убирать со стола.

Вскоре выяснилось, что с устройством на ночь возникают некоторые проблемы. Кузнец предложил Маше укладываться на печи, а сам улегся на полатях. И правильно, ему было бы очень неудобно спать наверху, уж больно там мало места для такого крупного мужчины. Даже Маша уместилась, лишь свернувшись клубочком. Но особенного выбора не было, разве что улечься в обнимку вдвоем на полатях…

Откровенно говоря, после тщетных попыток устроиться поудобнее Машу стал одолевать соблазн так и поступить, уж больно тесно спать на печи. Конечно, зимой это было бы самое завидное место в доме — тепло и уютно, но летом остаточный жар только вредил сну.

Кроме того, кузнец вскоре оглушительно захрапел, что не добавило Маше добрых чувств к нему. Попробуйте-ка заснуть, свернувшись в три погибели, в жаре, да еще и под чужой храп!

Но в конце концов усталость все же взяла свое, и Маша забылась сном.

Следующая проблема возникла, когда девушка проснулась ранним утром от того, что ей настоятельно потребовалось выйти во двор.

Хитрость заключалась в том, что полати вплотную примыкали к стенке печи, и, таким образом, единственный спуск с нее проходит как раз через них.

Кузнец еще спал, Маше пришлось осторожно сползти к нему, а уж потом — на пол.

Девушка старалась двигаться тихо, но предосторожности не помогли — кузнец все равно услыхал. Видно, он достаточно долго жил один, чтоб просыпаться от ощущения чужого присутствия в доме.

— Маша? — спросил он совершенно не сонным голосом.

— Да, это я, — пискнула Маша в ответ.

Неловко было стоять на постели Яныка в одной сорочке, тем более что голые ноги девушки оказались совсем близко от его лица.

Смешно, других мужчин она не особенно стеснялась, а в присутствии кузнеца совершенно терялась. (Кстати, ноги были не сказать чтобы очень чистые, поэтому Маша засмущалась еще больше.)

По счастью, едва начало светать, да и ставни были плотно затворены на ночь, иначе Яныку открылся бы куда более занимательный вид, нежели одни только ступни Маши. А так все скрывал благословенный сумрак.

— Утро доброе, Машенька! — ласково улыбнулся кузнец и сел.

Маша и сама не поняла, как вдруг оказалась в его руках.

Янык прижимал ее к себе и ласково целовал лицо девушки, и в его руках Маша чувствовала себя слабой и хрупкой, что с девушками ее сложения случалось крайне редко. А ведь женщине так приятно чувствовать себя маленькой и беспомощной! Конечно, дома Маше не так уж и редко встречались сильные мужчины — к примеру, сталевары или там горняки, да и здесь рослых и крепких было немало, но чтобы настолько!

Так или иначе, но Маше понравилось целоваться с кузнецом. Немного мешала колючая борода, но это все же лучше, чем утренняя щетина!

Она забыла даже, по какой причине так торопилась выйти из избы…

Дело шло к тому, что утро у Маши и ее кавалера начнется весьма приятно. В самом деле, что может быть лучше такого начала дня, тем более если девушка лишена чувственных радостей уже добрых полгода? Ведь не зря Машу учили еще в школе, что вынужденное воздержание очень вредно для здоровья!

Кузнец ласкал ее с грубоватой нежностью, и девушка совершенно таяла в его объятиях…

Тут бы все и перешло к логическому продолжению (благо, как уже упоминалось, Маша была в одной сорочке, а Янык и вовсе спал обнаженным), но вдруг из-за плотно закрытой двери в спальню раздался глухой стон, полный мучительной боли.

Заслышав этот звук, Маша встрепенулась и попыталась выбраться из объятий кузнеца, пусть и испытывая острое сожаление, что их так не вовремя прервали.

— Не уходи, — взмолился тот гулким шепотом, — пусть его!

— Не могу, — так же шепотом ответила девушка. — Нужно посмотреть, что с ним.

Янык неохотно отпустил Машу. Девушка поспешно оправила задравшуюся сорочку и, как была босиком, направилась в спальню.

Оказалось, что ничего страшного не произошло, просто раненый метался на постели, так и не придя в себя. Сквозь повязку проступило кровавое пятно, так что Маше пришлось заново перевязывать Веся.

Пока она промывала рану и бинтовала ему голову, на улице окончательно рассвело.

Весьямиэль очнулся от страшной головной боли. Так череп у него не раскалывался даже в те благословенные годы, когда он был зеленым юнцом и мог себе позволить попойки с приятелями хоть каждый день. По утрам бывало скверно, пока дед, поглядев на страдания лихого внука, не обучил его кое-чему. Похмелье легко излечивалось, вот только на этот раз это было никакое не похмелье.

Собрав расползающиеся, как шустрые слизняки, мысли, он смог-таки установить причину недомогания: источник боли сконцентрировался в районе макушки, а голову стягивала неумело наложенная повязка. Прекрасно, значит, кто-то о нем позаботился!

Последним, что помнил Весьямиэль, была пьяная шлюха, несколько пустых бутылок, собственный вопль «Еще вина!», а потом раздались чужие крики о пожаре, девка подхватилась и выскочила из комнаты в чем была. Он попробовал было выйти за ней, зацепился за собственный сапог, рухнул носом в пол, с трудом встал, выбрался за дверь, надышался дымом (в горле до сих пор неприятно першило), а потом, кажется, на него что-то свалилось. С этого момента — провал. И вот он здесь, на неудобной, слишком мягкой постели с душными подушками.

«Ну что ж, друг мой, — поздравил себя Весьямиэль, жалея, что не может поднять тост, — тебе в очередной раз сказочно повезло! Боги определенно тебя берегут, знать бы еще, для какой надобности?»

Татуировка под кожей едва заметно шевельнулась, и Весьямиэль прогнал неуместные мысли. О богах лучше лишний раз не помышлять всуе!

«Интересно, кто же меня выволок? Не та девка, это точно, она смылась. А кто другой полез бы за мной в огонь? А там хорошо полыхало, это-то я запомнил…»

Весьямиэль прислушался. Мешала пульсирующая боль, и он приготовился пустить в ход дедово средство, но вовремя одумался: если его спасли вовсе незнакомые люди, а у спасенного внезапно исцелятся все раны, его и колдуном объявить могут! Нет уж, судя по всему, череп цел, а остальное само заживет. Вот только боль снять, чтобы не мешала слушать и размышлять, а симулировать страдания он всегда сможет.

Так он и поступил. Снова заскреблась татуировка под кожей, на этот раз успокаивающе, дескать, давно бы так, и Весьямиэль пожалел, что она не работает без его, так сказать, руководящих указаний. Будь он без сознания, ничего бы и не вышло, а жаль! Удобно было бы… Может, дед и такое умел, да Весьямиэль не успел его расспросить.