Робин Хобб - Хранитель драконов

Татс рассмеялся, напугав ее, но через миг девушка присоединилась к его смеху.

— Неужели та жизнь тебе понравилась бы больше, чем эта, которую ты ведешь сейчас?

Похоже, он спрашивал искренне. Тимара усмехнулась.

— Ну, эта жизнь мне нравилась больше, когда я была младше и мы не были такими бедными, как сейчас.

— Бедными?

— Ну, понимаешь, мы живем впроголодь, обитаем в верхних ярусах Трехога, где ветки тонкие, а дорожки узкие. Но мы не всегда жили здесь.

— А по-моему, вы совсем не бедные, — возразил Татс.

— По-твоему, может, и так, но тогда мы жили богаче, это уж точно. — Тимара вспомнила времена раннего детства. Да, тогда они жили достаточно хорошо. — Мой папа был охотником, очень ловким. Одно время он добывал мясо для драконов, пока Совет не перестал честно платить за это. Тогда папа решил попытать счастья в фермерстве.

— Землю возделывать? Где? В Дождевых чащобах и земли-то подходящей нет.

— Не все растения, которые мы едим, растут на земле. Так он всегда говорил. Многие съедобные растения вырастают в кроне — в почве, нанесенной в углубления коры, или у них есть воздушные корни, или они питаются соками самого дерева…

Тимара пыталась объяснять, хотя от воспоминаний об этой идее отца на нее всегда наваливалась усталость. Вместо того чтобы бродить по ветвям и мостам Дождевых чащоб, добывать дичь и собирать то, что дает сама крона, отец затеял попытку выращивать еду. Идея была не нова. Время от времени кто-нибудь, подобно отцу Тимары, вдруг воображал, будто понял, как добиться результата. Брал различные растения, пригодные в пищу, и пытался взращивать их там, где нужно человеку, а не там, где посадил их Са. И до сих пор никому не удалось заставить лес плодоносить в соответствии со своими планами.

Отец был просто решительнее и упорнее своих предшественников. Говорят, упорство — хорошая черта. Но мать Тимары как-то бросила — мол, это лишь означает, что их семья прожила в бедности гораздо дольше, чем те, кто попробовал, убедился в неудаче и быстро вернулся к охоте и собирательству. «Фермерство» отнимало у семьи много времени и приносило куда меньше плодов, чем собирательство, однако отец Тимары не сдавался, веря, что в один прекрасный день все их затраты окупятся.

— Похоже, про твоего отца говорят правду, — тихо промолвил Татс.

— Мать говорит, ради отцовской мечты ей пришлось пожертвовать всем, что доставляло ей радость. Может быть, это правда, я не знаю. Когда я была маленькой и отец занимался просто собирательством, мы жили в доме из четырех комнат, построенном так близко к стволу, что даже во время бури он лишь едва-едва покачивался.

Это были лучшие дома в Дождевых чащобах. Чем ближе к стволу построено жилище, тем оно надежнее и тем меньше страдает от ветра и дождя. До стволовых рынков оттуда рукой подать, а если спуститься вниз по стволу, увидишь таверны и игорные дома. Правда, возле ствола и солнечного света меньше, но Тимара считала, что, если хочется насладиться солнцем и ветром, всегда можно залезть наверх. Мосты и дорожки, обвивавшие дерево вблизи их прежнего дома, были прочными, их ограждение, тщательно сплетенное, поддерживалось в порядке. Если за солнечным светом она карабкалась вверх, то, чтобы почувствовать под ногами почву, достаточно было с такой же легкостью спуститься вниз. Тимара не особенно любила прогулки вниз, на твердую землю, но ее матери, похоже, там нравилось.

— А чем тебе невзлюбилась земля? Мне кажется, это самое естественное место для жизни. Я скучаю по земле. Скучаю по возможности бежать или идти, не опасаясь упасть.

Тимара покачала головой.

— Не думаю, что смогу доверять земле. Здесь, в Дождевых чащобах, чем ближе к земле, тем ближе к реке. А река разливается. Иногда неожиданно, без всяких признаков, по которым можно это предугадать. Мы ведь знаем: все, что строится на земле, долго не простоит. Однажды река поднялась так, что затопила древний город. Это было ужасно. Многие рабочие оказались там, словно в ловушке, и утонули.

Широкая беспокойная река пугала Тимару. Девушка знала, что вода поднимается в определенное время года, но порой наводнения случались внезапно. Чаще вода бывала умеренно едкой. Зато после землетрясений река делалась смертоносного серовато-белого цвета, и тогда падение в воду означало для человека смерть. Владельцы лодок вытаскивали их из воды до той поры, пока река не возвращалась к своему обычному цвету. Бывая на земле, Тимара боялась, что река неожиданно начнет подниматься и поглотит ее. Только на надежном дереве, высоко над коварной водой и прибрежными трясинами, девушка чувствовала себя в безопасности. Это был глупый, детский страх, но его испытывали многие обитатели Дождевых чащоб.

В ответ на откровения Тимары Татс только пожал плечами. Он обвел взглядом листву, заслонявшую их со всех сторон — и скрывавшую от них и небо наверху, и землю внизу.

— Мне вы никогда не казались бедными, — негромко заметил он. — Я всегда думал, что здесь, наверху, вам неплохо живется.

— Мне вовсе не так уж плохо. Вот моей матери труднее. Она привыкла к жизни в достатке — с вечеринками, красивой одеждой, всякими безделушками. Я скучаю по прошлой жизни из-за другого. Может быть, просто потому, что там, внизу, у меня было больше друзей. Наверное, тогда, в детстве, никто не обращал особого внимания, ногти у тебя на руках или когти. Мы все просто играли на площадках между ярусами. Отец платил за мое обучение, покупал мне книги, хотя другим детям приходилось брать их на время за деньги. Все считали, что он меня слишком балует, а мать злилась из-за трат. И мы тогда ходили по всяким местам. Помню, один раз спустились по стволу, чтобы посмотреть пьесу — ее показывали актеры из Джамелии. Я не поняла, о чем она, но костюмы были очень красивые. А в другой раз мы побывали на представлении с музыкой — там выступали певцы, жонглеры и фокусники!

Мне ужасно понравилось! Сцена была подвешена между несколькими деревьями, ее подпирала платформа, а зрительские места укрепили на канатах и сетках. Тогда я впервые поняла, какой Трехог большой. Землю полностью заслоняли ветви и листья, но в просветах кроны была видна река и небо над ней — большой кусок черного неба и множество звезд на нем. А в листве вокруг нас светились окна домов, и освещенные мостики походили на драгоценные ожерелья… — Тимара закрыла глаза и подняла голову, вызывая в памяти это зрелище. — А еще раз в месяц мы всей семьей ходили на ужин в «Дом пряностей Грассары», и главным блюдом всегда было мясо. Целый кусок мяса для меня, и еще кусок для матери, и кусок для отца. — Девушка покачала головой. — Даже тогда мать оставалась недовольна. Но мне кажется, она всегда была и будет чем-то недовольна. Сколько бы у нас ни было, она хочет больше.