Сергей Раткевич - Наше дело правое

Теперь нежданные гости были уже под стенами, и можно было хорошо рассмотреть: и знамя с проклятым затмением, и чужое оружие, и шлемы, превращающие лица в страшные маски. И что врагов много. Много больше, чем можно даже надеяться разбить. Собственно, вопрос стоял о том, сколько времени — часов или дней — продержится фортреса.

Неведомый военачальник не желал тратить время и жизни своих воинов на незначительную пограничную крепостцу, поэтому вперед выехал глашатай и объявил защитникам предложение жизни в обмен на сдачу крепости. Последовавший ответ был выдержан в духе сурового курсантского юмора — высокопарный и витиеватый отказ, подкрепленный вывернутым наружу помойным ведром.

— Глупое ребячество, недостойное нас, — отчитал шутников Карл Атт. — Хотите войти в историю как два придурка, отбивавшихся от врага ночным горшком?

— Мы не горшком!

— Как в историю?

— А так. Мы тут героически погибнем, про нас сложат песнь с десятком рефренов. И тут — здрасьте — два героя-бомбометателя!

Пристыженные бомбометатели вернулись к исполнению обязанностей.

— Еще бы знать, что мы правильно решили, — с Дереком Карл говорил вполголоса, не хотел, чтоб кто-то видел его сомнения.

— Конечно, так и надо! — уверенно отозвался тот.

— Я понимаю, ты не подумай, что я боюсь! — Они все в этой крепости больше всего боялись показать, что боятся. — Пограничные форты не сдают…

— Ничего ты не понимаешь! Дело не в гордости — не сдают! — а в том, что дальше они не пойдут, пока нас не раскусят.

— Ты что, Дерек, обойдут, да и все. Оставят отряд нас осаждать, а сами дальше двинутся. И получится, что зря погибнем. — Карл волновался, что его не так поймут. — Погибнуть и должны, мы ж клятву давали, но ведь обидно, что зря!

— Карл, ты не забыл, что я тут самый сообразительный? Не двинут они дальше. — Дерек говорил уверенно, как знаток тактики и стратегии. — Мы о них что знаем, кроме пыльных легенд? Правильно, ничего. Так и они о нас не больше. Не пойдут они дальше, пока фортресу не возьмут. Им язык нужен, хоть один.

Карл смотрел на него с уважением. Это было приятно, и Дерек развил свою мысль:

— И даже такой никудышный стратег, как ты, Карл, не оставит у себя в тылу несданную крепость.

— Но нас всего три десятка, мы им в тылу не сможем повредить!

— А они об этом знают?

Как прошла ночь, Эсташ не помнил. Но как-то она, безусловно, прошла, потому что теперь было светло и прямо в спину слепо било солнце. Ущелье рассекало скалы прямо, как прорубленное мечом. И это значило, что солнце будет преследовать его весь день — в спину, в голову, в лицо. Сначала-то он обрадовался, после ледяного холода ночи, но радость продержалась недолго. Он еще не успел толком согреться, как кожа на руках покраснела и начала чесаться. Эсташ понимал, что так не бывает, что старое колдовство виновато. И было откуда-то несомненно ясно, что поверни назад — и все станет на свои места. Солнце будет, как ему положено в этих широтах, ласково греть, ночь принесет освежающую прохладу. А колдовская ловушка, опрокинувшая его в первую ночь в пропасть самоуничижения, обернется своей противоположностью и нашепчет, что он поступил правильно и мудро, отказавшись исполнить то, что должен. Он выйдет из Ущелья там же, где вошел, живой и гордый собой. И ничего плохого с ним не случится. К сожалению, такой вариант Эсташа категорически не устраивал. То есть быть живым и гордым собой было бы прекрасно, но не сомнительной ценой предательства.

Солнце лупило в затылок, на воду не было и намека. Камни жгли ступни сквозь подметки.

Он наконец вспомнил последнюю строку устава: чтобы этот вот устав постоянно соблюдался во всех обстоятельствах, какие бы вам ни выпали.

Первым погиб весельчак Карл. Стрела вошла ему под ключицу, снизу вверх, между защищающих корпус пластин. Удар был сильный. Нелепо взмахнув рукой, Карл не удержал равновесия и сорвался вниз, на камни внутреннего двора.

— Ему даже повезло. Не успел испугаться.

Эрик говорил тихо, но Конрад услышал.

— А ты чего, боишься? — сказал, как плюнул.

Эрик вскинулся.

— Нет! Еще чего! Только он не успел понять, что все зря. Зря! Нам не удержаться!

На последних словах голос поднялся, выдавая напряжение, получился почти крик.

Конрад резко повернул голову, подался к самому лицу Эрика.

— Только попробуй это повторить, ты! Я сам тебя на небо отправлю!

Кондор шептал, почти шипел, но звучало убедительно. Обернулся по сторонам.

— Есть тут еще такие, кто думает, будто мы зря тут стараемся?

Таких вроде не было. Все понимали, что дорога на Ар отсюда прямая и короткая. Сколько дней продержат крепость — столько дней будет у города на подготовку. А что туда гонцом отправлен Эсташ, Кондор сразу заявил. Про пари не все, конечно, знали. Да и тот, кто знал, быстро себя уверил, что не знает, — чтобы бороться, всем нужна надежда, а молодым вдвое. Эрик тогда сказал, что впервые рад будет проиграть.

— А ты Конрад, ты что, особенный? Жить надоело?

— Когда орды Безумного Епископа осадили Мюнстер, была весна. Было мнение, что быстро справимся, живо вобьем их тараны в ихние же глотки. Не вышло. Осада длилась месяц, два и три. Мюнстер, кто не знает, город-крепость, камнем весь выложен. Узкие улицы, тесно. К середине лета встала жара. А трупы девать было уже некуда. Не на улицах же бросать. Непотребство. Угроза эпидемии, опять же. И воняет. А в городе соляные склады были. Так герцог Кондор приказал трупы засолить. И солили. Складывали в угловой башне. Так до конца осады и хранились там. Башня почти доверху заполнилась.

— Ты к чему это рассказал, а? — тихо спросил Свен.

— К тому, что хуже бывает! Если есть граница, рано или поздно кому-то придется ее охранять. Выпало нам. Так что теперь трепаться.

— Это была напутственная речь в стиле Кондоров. Лучшее, на что мы можем рассчитывать, — не удержался Дерек.

Эсташ сам удивлялся, как это до сих пор может идти. Однако шел, ноги передвигал. Если не считать шаги и не думать о сложностях дороги, выходит легче. С пути тут не собьешься, все прямо, так что можно позволить себе фантазировать. Тогда перед глазами вместо осточертевших раскаленных скал встают прохладные зеленые рощи с быстрыми ручьями, которые прыгают с камня на камень, обдавая брызгами лицо, если только наклониться ниже к воде. Так, на воде лучше не сосредотачиваться.

Солнце отражалось от белого известняка, щедро возвращая в глаза выжигающий свет. Приходилось щуриться, глаза слезились. Брел медленно, спотыкаясь, не понимая уже, как долго идет без отдыха. Самому казалось, что двигается быстро. И не оставляла проклятая уверенность: чтобы силы восстановились, достаточно принять решение вернуться.