Сергей Раткевич - Наше дело правое

— Рад приветствовать вас, господа. — Гость еще раз поклонился, отточенным движением сдернул шляпу с головы и, зажав ее в руке, небрежно взболтнул шляпой воздух. Страусиные перья метнулись по безупречно чистому полу, с утра вымытому Марией-Розой. — Я — Леобальд Таммер, возможно, вы слышали обо мне.

Леобальд Таммер выжидательно замолчал, словно ожидая, что хозяева ахнут: «Да что вы говорите! Сам Леобальд Таммер! Не может быть!» Однако встретил он лишь внимательную тишину. Дед Авессалом, Клара, Элджернон и Мария-Роза доброжелательно глядели на гостя.

— Ну, впрочем, — Леобальд улыбнулся несколько натянутой улыбкой из-под черных щегольских стрелочек усов, — слава о моих подвигах еще не достигла вашего участка Рубежа. А еще вы можете знать меня под одним из моих прозвищ: Спаситель, Победитель, Сокрушитель, Десница Света — их много, видите ли.

— Проходите, проходите, — неожиданно засуетилась Клара. — Что ж вы, дорогой Леобальд, у порога-то стоите? Ох, что ж мы сразу-то не сообразили. Вы к столу присаживайтесь. Мы сейчас чаю… Мария-Роза, милочка, чашку подай.

Но Мария-Роза и сама уже поняла, что нужно сделать. Она выскользнула из кресла и поставила на стол чашку из почти просвечивающего легчайшего фарфора, расписанную маленькими росчерками чаек, летящих над пенящимися волнами. Элджернон тем временем придвинул к столу еще одно кресло.

— Да, спасибо, — вновь поклонился гость и сел за стол. — Чай? Да, конечно, горячий и без сахара. Сушки? Несомненно, и варенье тоже. Благодарю вас.

Леобальд Таммер изящной серебряной ложечкой положил варенья в крохотную хрустальную розетку, отхлебнул горячего ароматного чая и откинулся на спинку кресла.

— Чай… Чайки… — мечтательно произнес он, осторожно, двумя пальцами держа тонкую чашку. — Хорошо тут у вас, на Рубеже. Идиллия.

Последнее слово он произнес с отчетливой иронией.

Хозяева продолжали выжидательно молчать.

— Ну да, — едва уловимой улыбкой сверкнул из-под усов Леобальд. — Конечно, я не чай пришел пить. Я хочу поговорить о делах.

— О делах? — переспросил дед Авессалом, приставляя ладонь к уху. — О каких таких делах, молодой человек? Вы чаек-то пейте, пейте, сушки кушайте. О делах не говорят за едой.

— И то верно, — поддержала деда Клара. — Варенье вкусное, сама варила. Мои-то едят и нахваливают, ох, нахваливают.

Клара даже заулыбалась, гордясь своим вареньем.

— Верю-верю, — торопливо произнес гость. — Но, полагаю, останавливаете вы нашествие Темного Властелина отнюдь не вареньем, не так ли?

— Конечно, нет, — согласился с ним Элджернон. — Там все по-другому, уж поверьте нам. Но варенье играет в этом не самую последнюю роль.

— Ну что вы мне про варенье! — неожиданно взорвался Леобальд. — Ну как, как варенье может помочь отразить нашествие Темной Империи? Что вы мне какую-то ерунду скормить пытаетесь?!

— Мы вам, дорогой гость, — резко ответила Клара, — скормить пытаемся не ерунду, а сушки и мое фирменное варенье. Но если о варенье вы говорить не хотите, что ж — извольте о делах, сударь наш… Десница Света.

В последние два слова Клара вложила все, что когда-либо в жизни думала о хлыщеватых молодых людях с претенциозными прозвищами.

— Хорошо, — успокаиваясь, сказал Леобальд. — Я пришел поговорить с вами о том, как уничтожить Темную Империю.

— Уничтожить? — удивленно переспросил Элджернон. — Зачем?

— Как зачем? Как зачем?! — гость вскипел как чайник. — Не будет Империи — никто не будет нападать на Рубеж, разве не понятно?

Дед Авессалом задумчиво покачал головой и шумно отхлебнул чаю.

— Так-то оно так, — протянула Клара.

— Только… — добавила Мария-Роза, но дальше не произнесла ни слова.

— Как у вас все просто получается, — сказал Элджернон. — Уничтожьте Империю, и настанет тишь да гладь.

— Конечно, — заявил Леобальд. — Ведь это очевидно: не будет Империи — не будет войн. Не будет войн — будет счастье, мир и покой.

— Позвольте напомнить вам, сударь, — сухо проговорила Клара, — откуда берется население той самой Темной Империи.

— Как откуда? — перебил Клару гость. — Как и все прочие люди, их мамы рожают.

— Не совсем так, ох, не совсем. Вы забыли, дорогой гость, что Рубеж изначально был задуман не только как защита от нашествий с той стороны. Рубеж — это, если хотите, фильтр. Он пропускает людей беспрепятственно, но только в одну сторону. Тебе не нравится, как складывается жизнь, тебя кто-то обидел, ты считаешь, что люди вокруг живут не так, как надо, тебе не хватает свободы — и тебя никто не держит. Так ведь, сударь наш Леобальд?

Тот кивнул, соглашаясь.

— Любой, ох, любой человек может сесть в седло и уехать на восток, туда, — Клара махнула рукой в сторону окна, за которым таяли в туманной дымке далекие горные отроги. — Человек свободен, и если он хочет чего-то другого, не того, чего желают остальные, он всегда волен уйти и строить жизнь так, как нравится ему и только ему. Чем они занимаются там, на востоке, это уже не наше дело.

— Как это не наше! — снова перебил старушку Леобальд. — Да они же…

— Помолчите, сударь, — прервала его Клара.

Она вскочила на ноги, уперла маленькие пухлые ручки в бока, но совершенно не выглядела смешной или несерьезной.

— Вы пришли говорить с нами — так извольте и нас слушать, не перебивая. Так вот, у людей, там, в Империи, есть свое право на свободу, и они могут быть свободными сколько угодно. Там, у себя, за пустыней, за горами. И мы не будем им мешать. Но когда они снова соберут войска, решив, что хотят принести свою свободу нам и тем, кто живет за Рубежом, — вот тогда мы, как всегда, остановим их. Любой ценой. Мы не будем уговаривать их и упрашивать остановиться. Если они придут с мечом, то от меча и погибнут. Так будет всегда, сударь Леобальд, но никогда, слышите, ох, никогда Рубеж не двинется на Империю.

— Но почему? — удивленно спросил Леобальд. — Я все равно не понимаю — почему? Хотите, могу по слогам сказать это слово — по-че-му?

— Потому что у них действительно есть право быть свободными, — пояснила Клара. — Пусть их представление о свободе не такое, как наше, пусть на самом деле — и мы с вами это прекрасно знаем, ох, слишком даже прекрасно — их свобода оборачивается мундирами и маршами, так вот, пока их свобода не задевает нас, пусть играют в нее, сколько хотят. Пусть носятся со своей Тьмой, пусть доказывают нам и друг другу, что не бывает Света без Тьмы, что только во Тьме настоящая романтика, что одна лишь Тьма делает человека действительно свободным. Тот, кто поверит, — уйдет, и мы никого не будем держать. Но обратно вернется лишь тот, кто придет один и без оружия.

— А еще мама не сказала, — добавил Элджернон, — что если уничтожить Империю, то никуда не исчезнут все те люди, которые каждый год уезжают на восток. Не будет Империи — они останутся среди нас. С теми же мыслями и с теми же идеями. А многие станут совершать те же поступки.