Сергей Раткевич - Наше дело правое

— Зато ты воин! И ты сделаешь это! — почти в голос бросила кузнецу строптивица.

— Замолчи! — прохрипел гном, чуть ли не руками пытаясь закрыть рот гномке.

Саорм схватил женщину за плечи и встряхнул ее.

— Я был когда-то им! Но воин во мне погиб вместе с моим родом! Я не хочу больше крови! У меня одна жизнь, и прожить ее я хочу спокойно. — Ответом кузнецу был взгляд, полный презрения. — Одумайся, вернутся остальные и изрубят нас на мелкие куски. Кто, скажи на милость, позаботится о ребенке?

— Ты просто трус, как и та старуха, и недостоин быть мои соплеменником! Я все сделаю сама. У тебя есть яд?

— Ополоумела! Не бывать этому в моем доме! — Гном рывком повлек гномку к кладовой, вовремя оглянувшись на крыльцо.

На пороге появился десятник. С минуту постоял, провожая гномов пристальным взглядом. Усмехнувшись, проверил, легко ли вынимается клинок из ножен, и вернулся за стол.

Десятник размашисто резал копченый окорок.

— Невзлюбила нас твоя благоверная. — Он не глядел в сторону стоящих у очага гномов, но был уверен, что в этот момент кузнец затрясся от страха. — Много воли дал женщине. Не будешь воспитывать сам, найдутся те, кто заменят тебя.

Баронские солдаты угрюмо молчали — вот-вот вскочат со скамей с мечами в руках.

— Господин десятник, да она просто больна, нездорова на голову… — пробубнил Саорм, ощущая спиной, как гномка сверлит его ненавидящим взглядом.

— Не имеет значения. Такие болезни лечатся тем же самым — кнутом и сильной рукой.

Встав на ноги, десятник взглядом указал кузнецу на чарку белого вина.

— Выпей с нами. Негоже хозяину сторониться дорогих гостей. Ну же, смелей. Неужели боишься охмелеть от своей собственной выпивки?

Саорм выпил все, до дна. Только чуть погодя поглядывающие на него солдаты успокоились и молча принялись за еду, а гномы продолжили подносить тарелки со снедью и кувшины с питьем. Когда же друг за другом появились другие воины, дом все больше стал наполняться разгульным шумом. Рубаки баронов веселились вовсю.

Последний «гость» появился, прихрамывая.

— Умберт, чего запропастился? Совсем с коленом плохо?

На неожиданную заботу десятника солдат, кривясь лицом, безразлично отмахнулся.

— Эй, гном, нет ли тут в деревне кого-нибудь, кто поглядит моего воина? Хромоножки мне не нужны.

Умберт зло вскинулся, но под жестким взглядом командира опустил голову и с удвоенным усилием стал пережевывать мясо.

— А как же, есть знахарка, — не без опаски признался Саорм. — Вы могли ее видеть. Она как раз шла к деревне, когда вы въезжали на мой двор…

Взрыв хохота пары забитых едой ртов оборвал объяснения ничего не понимающего гнома.

— Ну и олух же ты, Умберт! — давясь, заорали солдаты друг за дружкой. — Выходит, ты вспорол брюхо своей лекарке! Везунчик, нечего сказать.

В груди кузнеца что-то оборвалось и, рассыпаясь, рухнуло. Он посерел лицом и вовремя схватился за стенку, чтоб удержаться на вдруг ослабевших ногах. А разум успокаивающе зашептал: «Смерть старухи не так плоха, теперь о ребенке в деревне никто больше не знает».

— Ну и что ж? — Умберт равнодушно пожал плечами и потянулся за пазуху. — Зато обзавелся отменным кошельком. — На стол, звеня монетами, упал увесистый кошель цветного бисера. — И скажу я вам, братцы, там не одна медь. И золото найдется.

Шум в доме разгорелся с новой силой. Саорма била крупная дрожь, а за столом хмелеющие вояки хвалились тем, чем успели за день поживиться в Тихвине, тем, какого строптивца из сельчан успокоили навеки, и тем, каких девиц и как успели попользовать.

— Хозяин, — позвал гнома десятник. Опустив голову, Саорм приблизился. — Довожу до твоего сведения, наперед и по большому расположению, которое я питаю ко всем верноподданным Ластнера, оружие в доме хранить запрещено.

Только сейчас кузнец обратил внимание на то, куда обращены глаза десятника. Невыносимая боль ледяной иглой кольнула в самое сердце гнома. Как же он мог забыть о нем?! На стене, на почетном месте, хорошо видном со всех концов комнаты, висел мифриловый топор с искусной рунной гравировкой, служивший деду Саорма, отцу и ему самому в последней схватке за погибший Мейкронд.

— Зачем тебе лишние неприятности? Принеси его мне, гном, и я забуду, где взял этот топор. Он еще послужит настоящему воину.

Как хотелось сейчас Саорму погибнуть еще у ворот Мейкронда и не испытывать подобного позора. Это правда — он не гном, он последний из последних трусов. Никчемный клочок от того воина, что без остатка сгорел в пожарах на развалинах Мейкронда.

Но что он может сделать? Только унизиться еще раз, пасть в грязь перед победителями.

Отдав топор, кузнец на неслушающихся ногах вышел из дома за новой порцией пива.

Одуревший, точно оглушенный ударом, Саорм не заметил увязавшуюся за ним в кладовую гномку. Вместо того чтоб позволить ему поднять бочонок пива наверх, его грубо одернули, заставив остаться на месте.

— До каких пор ты будешь терпеть их издевательства? — Гном опустил голову и не ответил. — Неужели я права и мне не следовало оставаться в твоем доме? Ты слышишь, в ТВОЕМ доме?! Враг пришел к тебе, и ты готов лизать ему подметки.

— Чего ты хочешь от меня, женщина? Что я могу? — Саорм устало опустился на ступень. — Мой прежний дом, Мейкронд, сгорел двадцать лет назад, и мне нет дела более ни до чего. Пусть люди решают свои проблемы сами. Я и ты — гномы, мы не должны лезть в их дела.

— Почему? Разве ты не жил среди людей? Разве ты не называл их дом своим домом? Они притесняли тебя, гнали и преследовали? Разве этого недостаточно, чтоб заступиться за них? — Мастер, обхватив голову руками, снова промолчал. — Если у тебя не осталось совести и чувства долга, то они есть у меня. Князья Дэ-Симмо всегда были верными союзниками боргов. Я Миломея, дочь вождя боргов Рорга и фрейлина княгини Лесандры. Она доверила мне своего сына, Алессио, и я его буду беречь до конца. Пока жив последний из князей Дэ-Симмо, у людей княжества есть надежда освободиться от захватчиков.

Не без любопытства Саорм взглянул снизу вверх на женщину. Глаза гномки сверкали, она сжимала кулаки и всем своим видом выказывала отчаянную, полубезумную решимость.

— Ты думаешь в этом есть смысл? — не удержался от насмешки гном.

— А как же?! — всплеснула руками удивленная фрейлина. — Смысл жизни в борьбе! И не только за выживание, но и за правду! А правда в том, что не должно быть творящегося сейчас с княжеством. Нельзя спокойно смотреть на то, как разоряют и губят жителей этих земель. Неужто ты думаешь, что война закончится на разорении Дэ-Симмо? Ластнер давно предался Тьме и люто ненавидит всех своих соседей. Это только начало.

— Вот только не надо призывать меня под флаги священной войны с Тьмой. Пустое.