Александр Мазин - Мой друг Тролль

— Что, братишка, решил согреться? — спросил его один из претендентов, с голым черепом и лохматой желтой бородой. — Давай, подсаживайся. Баран, поборись с новеньким. Только учти, браток, у нас вход — стоха бакинских.

Карлссон поглядел на Катю (ее тоже пропустили, только она совсем потерялась среди этих громил), он не понял, о чем речь.

«А-а… Пропадать — так с музыкой!» — подумала Катя, вытащила их кармана пачечку сотенных и положила на стойку.

— Ничего, что рублями? — застенчиво спросила она.

— Ай да лялька! — одобрил кто-то из громил.

В следующую секунду Катя взлетела в воздух и оказалась сидящей на стойке.

Не завизжала она только потому, что дыхание от испуга перехватило.

Усадивший ее верзила (бицепсы — вдвое толще Катиного бедра — и все в красивых цветных тату) вполне доброжелательно похлопал ее по коленке и сказал:

— Посиди тут, детка, а то не увидишь, как твоего другана уложат.

— Это еще посмотрим, кто кого уложит! — задиристо заявила Катя.

Верзила усмехнулся.

Желтобородый тем временем пересчитал Катины денежки, кивнул.

Карлссон уселся на высокий стул с одной стороны стойки, его соперник, лобастый детина в черной майке с флюоресцирующим черепом на бочкообразной груди, разместился с другой стороны. Он возвышался над невысоким Карлссоном, как мастиф над боксером. Но когда они соединили руки, то оказалось, что ладонь у Карлссона — пошире.

— Ну давай, колобок! — ухмыляясь, пробасил детина. — Покажи, что у тебя есть яй…

Бум!

Рука детины с громким стуком ударилась о деревянную стойку.

Детина побагровел. Вокруг захохотали.

— Нечестно! — заорал детина, перекрывая шум. — Я не успел! Еще раз, по новой!

— В кругу друзей не щелкай клювом! — захохотал подсадивший Катю верзила. — А он молодец, твой дружок!

Рыжебородый сгреб деньги и пододвинул их Карлссону.

— Что, братишка, согласен на реванш?

Карлссон с достоинством кивнул.

Детина по кличке Баран достал бумажник и бросил на стойку сто долларов.

На этот раз он ничего говорить не стал, глядел зло и внимательно. Руки борцов соединились и…

Бум!

Результат тот же.

— Это какая-то хитрость! — возмутился детина. — Так не бывает!

— Было, было! Все видели, как ты валялся! — насмешливо произнес желтобородый. — Гуляй, Баран! Какое твое уважаемое погоняло, братишка? — спросил он Карлссона.

— Погоняло? — не понял тот.

— Кличут тебя как?

— Карлссон. С двумя «с».

— Да хоть с тремя! — засмеялся желтобородый.

— Нет, — очень серьезно возразил Карлссон. — С тремя я пока не заслужил.

— Это — твои дела, братишка! Ты в теме, поборешься еще — или на выход?

— Поборюсь, — сказал Карлссон.

— Молодца, братишка! Деньги только прибери!

— Ей отдайте, — Карлссон кивнул на Катю.

Катя взяла переданные деньги и небрежно запихала в карман.

Она страшно гордилась Карлссоном. И собой тоже. Ведь это была ее идея — сходить в кафе.

И бандитские морды вокруг казались ей уже и не мордами, а очень даже мужественными лицами настоящих мужчин.

А Карлссон тем временем уложил еще одного соперника. И еще. Причем с такой же легкостью. Бум — и всё.

Катин карман уже оттопыривался от стодолларовых банкнот, когда поток желающих посостязаться иссяк.

— Никто не хочет? — громогласно поинтересовался желтобородый. — Ну что ж, придется мне самому поддержать честь заведения!

Он обошел стойку, уселся напротив Карлссона, но денежку класть не стал.

— Угощение — за мой счет, — сказал он и поставил локоть на стойку.

Вот у него лапища оказалась не меньше Карлссоновой. И «бум!» с ним не получилось. Устоял.

Катя видела, как напряглись могучие мышцы, как вздулись жилы на толстой шее желтобородого, а бритый затылок его стал свекольного цвета.

Но он держался и даже, казалось, начал одолевать — рука Карлссона отклонилась назад… На пару секунд. А потом вернулась в вертикальное положение и пошла дальше…

Желтобородый не сдавался. Ручища его ходила ходуном, аж стойка дрожала, лицо блестело от пота, глаза налились кровью…

Не помогло.

Карлссон, правда, на сей раз с заметным усилием, но завалил руку соперника.

— А ты крепок, человек! — произнес он.

— Да и ты не слаб! — сказал желтобородый, растирая кисть. Проигрыш его огорчил, но желтобородый старался держать лицо. — Ты, Карлссон, первый, кто завалил меня на этом дереве! — Он похлопал по стойке. — Ты чемпион, братишка! Чемпион! — взревел желтобородый, вскакивая.

Все дружно завопили.

Карлссону вручили приз: желтый шлем с рогами. Катю аккуратно сняли со стойки и на скрещенных руках отнесли к столику под завистливыми взглядами присутствующих дам.

Карлссон снял шлем, щелкнул пренебрежительно, сказал: «Жестянка, детишкам баловаться. Пойду отолью…»

И удалился за занавеску, провожаемый восхищенными взглядами.

Катя подумала, что надо позвать официанта и попросить счет. Теперь-то денег хватит, если, конечно, здесь принимают доллары…

Но вместо официанта к ней подсел желтобородый.

— Твой друг, он кто? — спросил желтобородый. — В смысле — под кем ходит?

— Он сам по себе! — Катя слегка обиделась за Карлссона. — Он… Бизнесмен из Стокгольма. Здесь у него дела.

— Из Стокгольма? — оживился желтобородый. — Швед! Супер! Я сам, можно сказать, швед. То есть, конечно, русский, это дед у меня — швед. Короче, скажи своему другу, что тут в «Шаманаме» ему всегда рады будут. А если какие проблемы, ну, наедет кто или типа того, так пусть на меня сошлется, я — Коля Голый. Ну, отдыхайте.

Встал и пошел. Здоровенный, как автобус. Чем-то он напомнил Кате Карлссона. Может, пластикой? Толстый и неуклюжий с виду, он двигался легко, словно танцор.

— Счет, — сказала Катя подлетевшему официанту.

— Никакого счета! — Халдей улыбнулся так широко, что казалось — еще чуть-чуть, и физиономия его треснет пополам. — Хозяин угощает!

Третий бочонок Карлссон не допил. Забрал с собой.

— Дома выпью, — сказал он.

Впрочем, до дома он его так и не донес — выпил по дороге.

— Слушай, а пригласи меня в гости! — предложила Катя.

— Сюда! — Карлссон подтолкнул ее в подворотню. — Под ноги смотри!

Ну это Катя и сама уже сообразила. По запаху.

— Теперь сюда! — Карлссон увлек ее в подъезд, такой же грязный и вонючий, затем — вверх по лестнице, на площадку цокольного этажа, к полукруглому окошку с выбитыми в незапамятные времена стеклами. — Теперь сюда!