Дем Михайлов - Ледяное проклятье

Именно по этой причине чужаков больше не трогали. Пусть себе сидят, а мы и потесниться можем, ежели что…

Когда дверь таверны распахнулась в очередной раз, вместе с клубами морозного воздуха внутрь ввалился широкоплечий мужчина в плаще поверх доспехов и торопливо зашагал к дальнему углу. Опустился рядом с седым стариком и, наклонившись поближе к его лицу, приглушенным голосом произнес:

— Все верно, господин. Лорд Ван Ферсис попал в руки церковников. Говорят, пока белоплащники пытались его взять живьем, он успел устроить настоящую бойню. Там деревушка небольшая неподалеку была — так она целиком вымерла. Из всей деревни один мальчонка и уцелел — его по каким-то делам в форт отправляли, там и заночевал. А поутру уже и возвращаться некуда было, враз круглым сиротой оказался. Теперь то место, где бой был, кирасиры и священники окружили, никого не впускают и не выпускают без досмотра. Повсюду конные патрули вояк и обязательно со священниками. Тоже без разбора останавливают и обыскивают каждого встречного. Сумки перетряхивают, одежду осматривают. Штаны и те спускать приказывают. Дымом из кадила окуривают, а кирасиры рук с оружия не убирают. Вопросы странные задают — не находил ли кто кинжал приметный, из кости выточенный, с камнем в рукояти. Аль еще чего похожего. Не пропал ли кто из близких, не видели ли чего непонятного.

Внимательно выслушав, старик растянул тонкие губы в хищной усмешке:

— Узнаю лорда, узнаю родимого.

— А что за кинжал-то такой, господин? — не удержавшись, спросил один из сидящих за столом.

— Кинжал? — задумчиво переспросил старик, сузив глаза. — Ты правда хочешь это знать? А?

— Н-нет, господин, не хочу! Простите скудоумного, с языка слетело.

— То-то! Собирай людей. Засиделись мы тут. Поутру выступаем.

— И еще, господин! Вы велели сообщать обо всех, кто пересекает Пограничную Стену и отправляется в Дикие Земли.

— И? Были такие?

— Да, господин. Только наоборот. Те, о ком сообщили наши люди, вышли из Диких Земель прямиком к поселению Стальной Кулак — это там, где коротышки строили еще одну крепость для Мезерана, да так и не достроили…

— Я знаю, где это! — раздраженно буркнул старик. — Что с теми людьми? Куда они отправились дальше?

— Вы не поверите! Задержались в поселении на несколько дней, а затем убрались обратно за Стену. Вроде как перед отъездом закупали все подряд. Оружие, продовольствие, сани, скот и птицу. На расспросы отвечали крайне неохотно, судя по всему — бывшие вояки. И еще — с ними гномы были.

— Плевать, кто там был! Пусть хоть сам Создатель в хвосте отряда плелся! Откуда они? Из какого поселения? Узнали?

— Нет, господин, — собеседник опустил глаза к столу. — Говорю же — вояки это бывшие. Выправка, поведение — словно волки лютые! За главного бородатый верзила, с топором приметным — гномьей работы, — так мой человек попытался было надавить на него, припугнуть малость, чтобы поразговорчивее сделать…

— Припугнул?

— Куда там! На следующий день и похоронили его — бугай тот топором разок махнул, и все! Головы как не бывало!

— А стража?! Стража куда глядела? Почему не повязала убийцу да в тюрьму не отволокла?

— Да пришли стражники! Как не прийти? Да толку-то? Стражник рта раскрыть не успел, ему навстречу священник вышел, красной лентой перед носом служивого махнул, пару слов сказал, те восвояси и убрались! Да так торопились, что едва алебарды из рук не роняли!

— Понятно… — протянул старик и поднялся на ноги. — Ладно, сейчас это неважно. Собирайте людей. Пора нам выйти из тени.

— Слушаюсь, господин Ситас! Позвольте узнать — куда направимся?

— К тому месту, где лорд Ван Ферсис задал святошам жару. Это далеко отсюда?

— Нет, господин! Самое большее — неделя пути!

— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Ситас Ван Мерти. — Вот и хорошо.

Ярко освещенный многочисленными факелами проход оканчивался у широкого проема в стене, за которым царила почти полная темнота. Лишь по углам вырубленного в каменной толще помещения горело несколько жировых светильников, чей тусклый свет позволял различить расположенный у тыльной стены квадратный бассейн, до краев наполненный исходящей паром жидкостью. В спертом воздухе отчетливо чувствовался сильный запах тухлых яиц и что-то еще, не менее противное обонянию, но уже неопределимое.

Дряхлый трясущийся шурд остановился на пороге, упал на колени, прислонился лбом к горячему полу и неподвижно замер в этой позе, стараясь делать как можно мелкие вдохи и чувствуя, как в висках заколотились молоточки, предвещающие приход сильной головной боли. Так было всегда, когда он спускался сюда, в обиталище великого Нерожденного.

— Встань, Гукху, и подойди поближе, — тихий шелестящий голос донесся со стороны бассейна и заставил старого шурда содрогнуться: вот уже двадцать лет, как он удостоен чести служить великому шаману и повелителю, но все еще не привык к этому, казалось бы, бестелесному голосу…

Гукху выполнил приказ только наполовину — он не встал с колен, но, быстро перебирая конечностями, подполз ближе к парящему бассейну.

— О великий… вернулся отряд и принес вести… горестные вести, от которых сердце старого Гукху содрогнулось и едва не остановилось…

— Подожди. Моя мать проголодалась, Гукху, покорми ее, — велел все еще невидимый взору прислужника Нерожденный, и по колышущейся воде прошла отчетливая рябь. — Ты же знаешь, насколько сильно я люблю свою мать…

— Повинуюсь, о великий, — отозвался старый шурд и только сейчас с кряхтением разогнул искривленную спину и шагнул в сторону, где у самого края бассейна виднелась невысокая и узкая каменная лавка.

Перебивая вонь серных испарений, в ноздри Гукху ударил кислый запах застарелых нечистот, исходящий от истощенного и искореженного врожденными болезнями тела гоблинши, что безвольно вытянулась на лавке, запрокинув лицо к низкому потолку, откуда срывались капли влаги и обильно орошали ее обнаженное тело. Изредка по нему проходила длинная судорога, сопровождающаяся чмоканьем нервно смыкающихся беззубых десен и скрежетом полосующих камень неимоверно отросших и изогнувшихся когтей.

— Сперва причеши ее, — прошелестел Нерожденный. — Сегодня она хочет быть красивой.

Кивнув, Гукху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши с редкими волокнами мяса и, приоткрыв рот древней старухи, занялся ее кормлением.