Константин Павлов - Гремящий перевал

Изидель сидела на берегу и слушала русалку. Ей казалось, что так она может просидеть вечно. Слова Уннягиллолаш наполняли ее сердце каким-то странным чувством, но, главное, голос русалки можно было слушать бесконечно. Он был настолько приятен, что ласкал слух лучше любой музыки. «Как же тогда они поют?» — пронеслось в голове у кардинала, но тут же эта мысль исчезла, и она вновь погрузилась в русалкину речь. Ей очень хотелось им помочь. «Может, спуститься к ним, если это возможно?»

Неожиданно вдалеке раздались крики. Изидель обернулась и увидела огни на склоне холма. Прислушавшись, она поняла, что это зовут ее. Раздались всплески воды. Вновь обратив взор к реке, женщина увидела, что три молодые русалки скрылись. Уннягиллолаш отплывала от берега. Луна скрылась за облаками, и в темноте трудно было разглядеть выражение ее лица.

— Надеюсь, вы не забудете о случившемся! — крикнула русалка и нырнула под воду, показав свой длиннющий хвост.

Изидель хотела что-то сказать, но не смогла сформулировать, что. Она не без труда поднялась на ноги и лишь поглядела вслед морским жительницам. Затем повернулась в сторону города. Часть огней приближалась к ней. Голоса не умолкали. Ей надо было откликнуться, но она не могла. Позже… Ее разум сверлила какая-то мысль. Мысль, еще не облеченная разумом в словесную форму. Она знала теперь, чем еще будет заниматься ее общество. Она знала, для чего будет жить.

Полупрозрачная струйка замершего дыхания вырвалась из-под усов гнома, когда тот обернулся, чтобы посмотреть на родные заснеженные горные хребты. Густые брови Форгмайна, великого воина кровопролитных и ужасных сражений, слегка дрогнули, и в глазах появилась невыносимая тоска. Быть может, ему уже никогда не суждено увидеть родных мест Тимории.

Тяжело вздохнув, гном решительно отвернулся и посмотрел себе под ноги. Еще несколько метров, и снежный путь закончится. Он стоял, погруженный в снег почти до колен. Но стоит ему сделать несколько шагов вперед, и он окажется в чужих недоброжелательных землях, где совсем нет того спокойствия, что витает в горах.

Форгмайн слегка качнулся вбок и шагнул вперед, наблюдая за тем, как снежный слой прямо на глазах становится все тоньше и тоньше. Но он уже давно на это решился и поэтому даже не задержался на границе, где белая корка снежного льда перешла в замерзшую землю. Он шагал уверенно, устремив взгляд в густой лес, что находился впереди. И только когда он добрался до первых кустарников и хилых молодых деревьев, обернулся, бросив последний взгляд на горы.

Пробираться по лесу оказалось куда сложнее, чем ходить по глубокому снегу. Широкие плечи гнома постоянно за что-то цеплялись, короткие и тяжелые ноги были не приспособлены для того, чтобы перелезать через толстые корни и поваленные от старости деревья. Ему приходилось делать широкие дуги, обходя препятствия, при этом злясь и ругаясь, когда его молот цеплялся за низкие ветки, он постоянно взывал к Вотану, чтобы тот дал ему силы пройти эти никчемные заросли.

К вечеру, когда в это время в горах еще солнце может освещать снежные равнины пару часов, в лесу наступает полумрак, Форгмайн устроился на ночлег. С неким безумным наслаждением и эйфорией гном повалил пару деревьев и, нарубив дров, развел костер. С улыбкой, которая угадывалась в его густой бороде и усах, он бросал ненавистное дерево в пламя и радовался его потрескиваниям.

— Кто теперь круче, тупая деревяшка? — довольно протянул Форгмайн, закрыл глаза и подставил бороду жару, идущему от костра.

Но не успел гном насладиться приятным ощущением от нагревания бороды, как ему пришлось вскочить на ноги. В его руках оказался боевой молот, а его лицо, обветренное морозным ветром, исказилось гримасой гнева.

Глаза Форгмайна прощупывали густой лес, что окружал его, а уши пытались снова уловить тот звук, что заставил его так встрепенуться.

— Глупый, глупый гном, — прозвучал насмешливый голос.

Форгмайн резко обернулся и с диким ревом воина, отведя молот в сторону, кинулся на того, кто там стоял. Темный эльф быстро вытащил короткий меч, шагнул назад и плавным, но сильным движением отвел смертельный удар молота в сторону. Не найдя цели, промахнувшись при ударе, гном повалился в листву. Перекатился через спину и, довольно легко вскочив на ноги, стряхнув с бороды сухие листья, мотнув ею из стороны в сторону, приготовился к атаке. Эльф же в это время с невероятной быстротой снял с плеча лук, и стрела молнией устремилась в противника. «Еще один мертвый гном…» — подумал Нуакхар, и тут же осекся. Стрела, пущенная им, наткнулась на преграду, со звоном, ударившись о металл молота, отлетев в сторону.

Гном медленно опустил молот, открывая свое лицо, и одарил испепеляющим взглядом стоявшего перед ним темного эльфа.

— Мало кому удается уйти от моих стрел, гном, — с уважением протянул Нуакхар, медленно доставая вторую стрелу и вкладывая ее в тетиву. — Что ты тут делаешь? Мне кажется, ты далековато ушел от своей каменной конуры.

— Древесный червяк, — брезгливо фыркнул гном, — мне сдается, что этот лес тоже не твое трухлявое бревно, которое ты называешь домом.

По лицу темного эльфа пробежалось недовольство, но лук он пока не поднимал.

— Что тебе тут надо? — снова повторил эльф, но уже более требовательно и серьезно.

— Могу задать тебе тот же вопрос. — Форгмайн крепче сжал рукоять молота. Гномов не так легко запутать.

Под потрескивание костра Нуакхар разглядывал своего противника некоторое время, после чего убрал стрелу в колчан и повесил лук на спину. Сражаться с горным жителем не было смысла, у него слишком важная миссия, чтобы тратить время на глупых и упертых гномов.

— Проваливай отсюда! — выкрикнул гневно гном, встряхнув своим молотом.

— Если бы я хотел тебя убить, — эльф выпрямился во весь свой рост и насмешливо усмехнулся, видя, как взъерошился гном, — то я бы это сделал еще тогда, когда ты пыхтел, рубя деревья.

Гном на это ничего не сказал, а Нуакхар ничего и не ждал от тупого уроженца гор, поэтому спокойно развернулся и замер. Форгмайн напрягся. Но взгляд гнома был устремлен не на темного эльфа, а чуть вбок, в темень между стволов деревьев, заросших кустарниками.

Из темноты пришло ощущение утраченной веры и спокойствия, словно густой туман, оно медленно распространялось по небольшой освещенной поляне. Эта мерзость взбиралась по телу, проникала внутрь и, как тяжелый камень, брошенный в воду, оседало в душе, разнося тоску по всему сознанию. Следом за этим ощущением пришел запах гнили.