Роман Волков - Рассказы и сказки

Лют бросил мне чистую вышитую рубаху-луду, но я отказался. Остался в своей свадебной сорочке, только снял пиджак, а потом и жилетку (в ней я был похож на жида). Тут, словно на землетрясении, меня совсем забил озноб. Лют напялил свою червонную однорукую рубаху, подпоясался. Потом извлек из своего рюкзака ампулы и огромный стеклянный шприц.

– Качай руку. СПИДом заболеть не боишься? – Я засмеялся вместе с ним. Обжал бицепс расстегнутым рукавом и задергал кулаком. Когда в вену вошла дурь, долго ничего не чувствовалось. Потом, когда меня уже стали поливать из шланга вонючим маслом, как-то расслабило, и стало похоже на спокойную пьянь, как будто напился хорошего вина. Две красивые девушки в сарафанах из Круга Родной веры под руки подвели меня к трону на вершине ладьи и усадили на шелковую думку. Народ странно молчал. Из рюкзака вынули и разложили вкруг меня и мачты остатки моего имущества помимо грязной одежды: трость, огромный портрет меня, Вики и Славки, блок сигарет, стопочку книг. Призывной пункт презентовал гигантскую бутылку дешевой водки (хотя я никогда не страдал злоупотреблением алкоголя). Двое стройбатовцев лили вокруг мачты, о которую я оперся спиной, масло, щедро умащивая мне ботинки. Масло было теплым и густым. Страх стал интересным, словно перед соревнованиями в юности. С ладьи отлично было видно аж полгорода, люди казались смешными и ненужно-маленькими, даже хотелось их схватить, поднести к лицу и тщательно рассмотреть.

Подскакал Лют и сунул мне фляжку. Я глотнул. Это был очень густой настоянный мед. Тело расслабилось.

- Как ты?

- Хорошо. Чего-то меня расперло. Я же раньше сначала нe хотел ни пить, ни это. А тут как в дупель пьяный. Что ж это за жертва?

Лют засмеялся.

- Ничего. Нормально все будет. – Внизу забили барабаны.

То, что говорил внизу волхв Круга Родной веры из грузовика, было почти не слышно, только эхо торкалось между коробчатым домами. Лют валялся передо мной на дощатой неструганой палубе и глотал из солдатской фляги мед.

- Жень! Давай я с тобой полечу.

Я покачал головой.

- Ай-яй-яй! А слова как же? Про Родину? Кто же Перуна будет славить?

Лют улыбался и плакал.

- Ладно. Полетели. А только твое начальство как это воспримет?

- А как ты многоразовым шприцом мазался? Поздно уже будет.

Я засмеялся. Было очень легко и покойно.

- Лют! А ты себе не колол дурь?

- Не-а! И так дурной.

Было тепло. Бабье лето перло. Солнышко устало смотрело на город, окруживший ладью, в центре которой валялся Лют, а зa ним на троне сидел я.

Тут город заревел. Я высунулся через борт. Ор захлебнулся и стало слышно эхо волхва:

- Евгений Черкасов!!

Лют многозначительно кивнул, и я поднялся.

- Говори! – зарокотал родновер. Площадь взорала и, только я качнулся, утихла.

- Ничего не имеет значения. Главное – жизнь, – буднично и не торжественно сказал я. Вся моя жизнь упрямо не неслась перед глазами. Внизу два молодых жреца в белых рубахах уже дымили копотью с факелов. Сказать почему-то стало нечего. Все вдруг стало бессмысленным: и я сам, и Вика со Славкой, и Родина, и растопырившийся крабом одноногий Лют. Я замолчал. Площадь бесшумно дышала. С факелов капало. Ноги у меня задрожали. Пауза затягивалась. Волхв на грузовике замотал головой. На часах передо мной на здании бывшего Сбербанка стрелки сливались на полдень. Лют хлебал из фляги, обшитой брезентом. Над площадью летал белый голубь.

- Да будет победа! – нескладно заревел я, разрывая горло. – Пали!

И молодой жрец, не дожидаясь команды начальника, изо всех сил швырнул факел в высокий борт ладьи.

– Пали! – заорал я. – Да озарит нас жизнь!

Bторой жрец метнул огонь. Пламя вспыхнуло медленно, но очень высоко. Жарко стало моментально. Кашляя через дым, я опять заорал:

- Я вижу белого всадника! Отче Перун! Возьми меня!

По России во всех городах зашлись жертвенные костры. Что орали счастливцы, обуреваемые дымом и нестерпимо солнечным племенем? Что отвечал им великий Перун, видя их и войска, неторопливо готовящиеся к завтрашней бойне?

Всадника не было. Видел я только девушку с ребенком, прорывавшихся сквозь первые ряды. Это были Вика и Славка. Их не было тогда дома, вдруг догадался я. Лют улыбался. Дым закрывал солнце, но через копоть я вдруг увидел, как ко мне тянут крепкую руку в боевой кожаной рукавице.

Я, Лаптев Ярослав, вместо того, чтобы стать как родители, учителем, пошел после школы учиться в сельхозинститут. Я закончил альму матер без троек, обслушался «В башке – навоз – иди в сельхоз», «Лучше лечь под стог навоза, чем под мальчика с сельхоза» и прочее, насмотрелся на дебильных крестьянских деточек, и с таким же изумлением поражался Ломоносовым из Евлашево и Беднодемьяновска.

После института мне подвернулась удача: я не отправился, подобно многим однокашникам, в колхоз или в армию. Крупнейшая питерская организация выкупила в нашей области мукомольный комбинат, тихо умирающий и разваливающийся. Он cразу начал потихоньку расцветать, обрастать длинными автомобилями с не нашими номерами. Обалдевшие крестьяне робко стали подходить к своему бывшему заводу и их принимали на работу, начинали платить огромную для тех мест зарплату.

Я пришел на комбинат, надеясь получать нормальные деньги и найти, наконец, золотую середину -- работать по специальности, работать в сельском хозяйстве, чтобы не загреметь в армию (тогда сельхозработникам давали отсрочки) и, наконец, работать в нормальном коллективе.

Питерцы были молодые, красиво матерящиеся, богатые, но не кичащиеся своими деньгами, а относящиеся к ним как к должному, они сами их заработали. Меня приняли в штат, и я начал изумлять своих соседей тем, что меня подвозили домой на Мерседесе или давали на выходные маленькое чудо - мобильный телефон. Поначалу мои новые коллеги просто ошеломляли меня своим отличием от добрых и мягко-ленивых земляков: Иван, наш директор; зам по финансам – Вагаршак Вирабян; зам по безопасности – Игорь Иварсон; зам по экономике – Иосиф Штос, и все прочие, которые приезжали сюда набегами, чтобы вырулить непростую обстановку.

История, которую я вам хочу рассказать, случилась, когда я работал на комбинате «Невский Хлеб» уже около года. Деньги крутились здесь такие, что вам и не снились, вы их только по телевизору видели! Питерцы работали нагло и яростно, беспощадно к себе и другим. Работать они любили и путем кнута и пряника учили этому меня. Я уже мог определить хорошее или плохое зерно на ощупь, мог сбить сумму закупки на полмиллиона просто правильно поставленным разговором по телефону, мог закупить до двадцати вагонов зерна (рекорд!) в кредит, а деньги заплатить не сразу, как обещали, а через три месяца. Иногда питерская контора не успевала перечислить на наш счет деньги, необходимые для закупки сырья, и приходилось закупать зерно «без денег», то есть, с отсрочкой платежа. Часто бывало так, что видя несерьезность бизнес-партнера, деньги ему не отдавали.