Юлия Федотова - Герои былых времен [HL]

Невеселое это было место! Ильза пожалела, что пошла.

На холодной, открытой всем ветрам площади сидели, кто в цепях, кто в колодках, несчастные невольники. Южане и северяне, люди и нелюди, мужчины и женщины, дети и старики. Головы их были низко опущены, волосы нечесаны, жалкие одежды едва прикрывали наготу. Никто не поднимал глаз, не переговаривался, не перешептывался. Лишь сдерживаемый кашель и тихие стоны изредка срывались с их бледных губ. Тяжелый, гнетущий запах сотен грязных тел висел над площадью, и даже свежий степной ветер не мог его развеять.

Надсмотрщики прохаживались между рядами и помахивали, пощелкивали о голенища добротных сапог двухвостыми плетками — для острастки, дабы хозяева видели, что не зря деньги платят, — но в ход их пускали редко — рабы вели себя смирно.

А заправляли делом, как водится, вездесущие торговые гоблины — хитромордые, желтокожие, шустрые. Одни были одеты в длиннополые стеганые халаты из дорогой сехальской парчи, другие, на северный манер, в плащи с капюшонами. Но и от тех, и от других нестерпимо разило розовым маслом, сандалом и еще какой-то приторно-сладкой дрянью. Наверное, с помощью южных благовоний торговцы пытались отбить, заглушить рыночную вонь. Но запахи смешивались, и результат получался совершенно отвратительным.

Покупателей на рынке было немного. Не сезон, решил Орвуд. Зимой в рабах особой нужды нет, больше съедят, чем пользы принесут.

Появление новых лиц заставило гоблинов оживиться.

— А вот невольники!.. Невольников кому!.. Крепкие, здоровые! Сам ловил!.. Товар отборный! — неслось со всех сторон.

— Вам для чего надобно, почтеннейшие? — подскочил бойкий молодой торговец в синем халате. И уж так он старался угодить, что даже ушами прял от напряжения. — В рудники? В гарем? В черное услужение?

— Нам по хозяйству! — отвечал Орвуд важно.

Гоблин радостно подпрыгнул:

— О! Тогда вам старушку надо! Эх, вот у меня старушка есть! И стряпать, и прибирать, и за малыми ходить — на все горазда!

— Какая старушка! — рявкнула сильфида, машинально хватаясь за рукоять меча — вертлявый гоблиненыш ее жутко раздражал. — Не видишь, мы воины! Жизнь у нас походная, что мы с ней делать станем? На себе таскать? Спасибо, другой груз найдется!

Торговец замахал руками, затряс острой козлиной бороденкой:

— Не надо! Не надо старушку, господа хорошие! Уриаш у меня есть! Сильный как вол, глупый как пень, смирный как овца — в ошейнике рожден! Тяжести таскать — лучшего не найдете!

— Ну покажи, что ли, — поморщился Орвуд.

— Рагнар уриашей не любит, — вспомнила Ильза.

Сильфида больно толкнула гнома в бок, прошипела сердито:

— Нам не нужен раб, рожденный в ошейнике! Такого на волю не отпустишь, он к ней не приспособлен. Даже помереть может!

— Да еще и глупый, — разочарованно протянул Эдуард. — Нет, я умного хочу, чтобы поговорить…

— Есть! — с восторгом взвизгнул гоблин. — Есть у меня умный! Книгочей! Науки ведает! Говорить начнет — заслушаешься! Чисто соловушка поет!

Орвуд давно подозревал, что торговые гоблины применяют какую-то свою, торговую магию. Иначе как объяснить, что все четверо покупателей вдруг совершенно ясно почувствовали, что именно такого невольника им и не хватает для счастья! Будто затмение нашло: обрадовались, побежали смотреть!

А самое главное — они его купили!

Потому что хваленый книгочей оказался не кем иным, как Бандарохом Августусом собственной персоной!

Ильза не удержалась, взвизгнула от неожиданности, и хитрый гоблин мгновенно смекнул, в чем дело. Он тут же взвинтил цену вдвое!

— Ежели кто своего хочет на свободу выкупить, завсегда платит больше. Так уж заведено, у кого хошь спросите, добрые господа!

Орвуд пришел в ярость, швырнул монеты ему под ноги:

— На, подавись!

Всю обратную дорогу он бранил последними словами и торговца, и всю их сволочную гоблинскую породу, и Бандароха за компанию. Грозился, что по возвращении в родное время взыщет с него долг, причем с процентами за все истекшие столетия. Магистр не возражал, он был так счастлив, что готов был все отдать.

При виде возлюбленного, украшенного ошейником и огненной печатью во весь лоб, Эфиселия едва не лишилась чувств. Аолен тоже был в потрясении:

— Силы Великие! Неужели Мэб пала так низко, что продала несчастного пленника в рабство?!

Но Августус объяснил, что приключилось. Королева оказалась ни при чем. Во всем был виноват он сам. Оставшись в Волшебной стране на правах гостя, он пользовался некоторой свободой, мог гулять по замку и его окрестностям. Правда, покидать владения Мэб ему было не велено, ну да он и сам к этому не стремился, жизнь в королевских чертогах пришлась ему по вкусу.

Но в один несчастный день он, как обычно, отправился на прогулку. Шел себе, шел по зеленым лужайкам, не знающим зимы, по изысканным паркам и цветущим садам… и сам не заметил, не понял, как вышел к побережью! Да не к мирному, надежно охраняемому побережью островов Эмайн, а к дикому и опасному берегу фьордингов!

Они-то его и сцапали. Себе не оставили — зачем им такой дохловатый, разве что рыбам на корм? Сразу видно, не работник. Пока не помер, поспешили продать на юг, там любят грамотных в хозяйстве иметь.

Такова была история вкратце. Пространное описание горестей, выпавших на его рабскую долю, слушала одна Эфиселия. Ахала, всхлипывала по-бабьи, позабыв про свою воинскую доблесть. А диса с сильфидой, глядя на нее, наперебой упражнялись в остроумии.

— Если бы ваш яд можно было продавать на вес, мы никогда не знали бы нужды, — сказал девицам Орвуд, и они остались очень довольны.

С появлением Бандароха обстановка в коллективе отчасти разрядилась. Эфиселия цвела майской розой. Она больше не уходила вперед, не держалась в стороне, всем своим видом показывая: вы сами по себе, я сама по себе, и все мы — лишь случайные попутчики. Теперь ей было не до демонстрации собственной гордости. Она плелась позади, под ручку со своим нерасторопным возлюбленным, и ворковали они всю дорогу как голубки — одно удовольствие смотреть!

Хуже обстояли дела со Странниками. Деваться в чужом времени им было некуда, поневоле пришлось присоединиться к недавним врагам.

Нет, их никто ни в чем не упрекал, с ними старались держаться по-приятельски, и даже девицы, вопреки своему обыкновению, не ехидничали на их счет. Но неловкость сохранялась. Нелегко было юным магам, мечтавшим о всеобщем счастье, свыкнуться с мыслью, что они едва не угробили целый Мир. Не было покоя у них на душе, оттого и сторонились они новых спутников. Недостойными себя считали.

Эти люди — бездумный, бесшабашный народ, — не разобрав, и убить могут того, о ком сами песни поют; это у них в одно ухо влетело, в другое вылетело, не задержавшись в памяти. Эльфы же, наоборот, умеют слушать слова и всегда помнят имена героев… Ах, если бы бедный Гастон Шин в своем рассказе вместо враждебного «они» назвал хотя бы одно имя! Наверное, тогда все вышло бы иначе. Лучше, хуже — как знать? Во всяком случае, Эолли непременно усомнился бы в том, что легендарные Наемники Судьбы желают зла тому Миру, который сами спасли от страшных огненных рыб и полчищ некроманта!