Константин Бояндин - Пригоршня вечности

— Вот, значит, как живут поклонники запрещенных культов, — насмешливо сказал пришелец, держа руку на рукояти меча.

— Что тебе нужно, путник? — спокойно спросил жрец, наблюдая, как вскипела тьма внутри стоявшей на алтаре вазы.

— Я пришел сказать вам, что этот тайный Храм уже не будет тайным, когда я вернусь назад и скажу о нем всем заинтересованным. Думаю, что не всем понравится новость о том, что тысячи людей живут поблизости от столь жуткого места.

— Ты угрожаешь Храму? — мягко спросил жрец, и из темноты выступил Рыцарь Хаоса, вооруженный ярко-пурпурной булавой. Пришелец презрительно усмехнулся.

— Боги, что действительно достойны почитания, защитят меня от любых неприятностей, — бросил он, извлекая меч из ножен. — Сейчас мы посмотрим, на что способны слуги Хаоса.

Он взмахнул мечом, и ваза с мелодичным звоном распалась на сотни светящихся осколков. Темноту сотряс чей-то могучий рык, и пришелец небрежно взмахнул мечом еще раз, отражая удар булавы. От прикосновения его меча внушительная на вид булава осыпалась ярко-пурпурным песком. Рыцарь Хаоса, с улыбкой, застывшей на губах, протянул руку к святотатцу, но черная стрела, которую он пустил, отразилась от груди пришельца, рассеиваясь безвредным туманом. Пришелец расхохотался.

— Можете собирать всех своих слуг — все равно вам со мной не справиться. Если вам потребуется найти меня — меня зовут Нламинер из Анлавена.

И ушел, посмеиваясь.

Когда звуки его шагов затихли, второй жрец — точная копия первого — выступил из мрака, держа в руке священную вазу — точную копию разрушенной.

Несколько секунд два одинаковых жреца смотрели друг на друга.

Затем один из них вытянулся, похудел и превратился в Шаннара. Бережно смахнув метелкой пыль с алтаря, он водрузил вазу на место.

Спустя долю секунды жрец, Рыцарь и Шаннар сотрясались от хохота. Шаннар мог поручиться, что к гулкому смеху жреца примешиваются еще несколько голосов, гораздо более зловещих.

— Он попался, — сказал Шаннар, вытирая слезы. — Я так и думал, что он будет вести себя до невозможности глупо. Итак, я сдержал свое слово.

— Если бы он сломал настоящую святыню, — возразил Рыцарь, — ему бы не поздоровилось. Шаннар с сомнением покачал головой.

— Он не блефовал. Никто сейчас не может повредить ему.

— Даже ты?

— Даже я.

— Недопустимо, чтобы смертное существо обладало такими способностями, — нахмурился жрец. — Мои повелители приветствовали бы такую мощь, будь она употреблена в меру. Но я прочел в глазах этого варвара безумие.

— Это не его безумие, — вздохнул Шаннар. — И не его глаза, раз уж на то пошло. Они помолчали несколько мгновений.

— Ну что же, — Шаннар слегка поклонился, — я свою задачу выполнил, остаток долга вам вернет кто-нибудь другой.

Жрец кивнул.

— Тогда — до встречи. — Шаннар махнул рукой и исчез в раскрывшемся перед ним портале.

Нламинер очнулся оттого, что кто-то едва слышно всхлипывал неподалеку.

Давно уже ему не приходилось слышать подобного! Во многих килиан-представлениях слезы были почти неизменным атрибутом — в особенности когда показывали драму. Для самого Нламинера слезы ни с чем не ассоциировались: они наворачивались на глаза, если было очень больно или обидно, но плакать он не умел.

Где-то поблизости был человек. Человеческий ребенок, если быть точным. Нламинер открыл глаза и поразился. Зал был пуст. Представление завершилось. Кроме редкого, тихого плача лишь слабый свист ветра нарушал тишину.

Он посмотрел на далекую сцену — черное пятно в почти полном окружающем мраке — и вновь поразился, как можно было отсюда что-то разглядеть. Взялся за поручни, чтобы встать, и вцепился в них от неожиданности: едва он прикоснулся к прозрачному шарику, которым был украшен подлокотник, сцена рывком приблизилась к нему — словно вот она, протягивай руку и прикасайся. Сейчас, лишенная актеров, света, оркестра, она выглядела пугающе. Что-то тихонько поскрипывало за кулисами, подрагивала — видимо, от сквозняка — бахрома на них, и впечатление от этого создавалось самое гнетущее.

Нламинер отпустил шарик, и сцена вернулась на свое место. Но некогда было восхищаться столь интересными вещами: кому-то здесь, в необъятной темноте зала, было страшно. Нламинер мягко, по-кошачьи, перепрыгнул через ряд кресел, встал в одном из проходов и прислушался. Чуть ли не миля отделяла его от сцены. Неужели здесь всюду ходят пешком? В конце концов он заметил скорчившуюся, вжавшуюся в глубину кресла небольшую фигурку и направился к ней.

Ребенок продолжал плакать, время от времени что-то бормоча сквозь слезы. Язык был ему неизвестен, ну да не беда! Нламинер подошел поближе, присел и окликнул ребенка на Тален.

Крик, который был ему ответом, мог бы считаться оружием. Нламинера едва не отбросило назад. Нламинер щелкнул пальцами, зажигая магический огонек, и легонько шлепнул ребенка по щеке, чтобы оборвать истерику.

Это был мальчик лет семи. Он воззрился на Нламинера, оглядывая его лицо, задержался на его клыках и уставился на фонарик. Глаза ребенка широко раскрылись.

Судя по всему, с магией он не знаком. Нламинер чуть заметно усмехнулся и расцветил магический огонек всеми цветами радуги. Мальчик что-то сказал, показывая на огонек, но Нламинер, разумеется, ничего не понял. Он произнес еще одно заклинание и коснулся одной ладонью своего лба, а другой — лба мальчика. Тот сначала отпрянул, затем прикоснулся пальцами к меху на его руке.

— Кто ты такой? — спросил мальчик почему-то шепотом.

Нламинер улыбнулся и поднялся на ноги.

— По крайней мере, я не людоед.

Глаза раскрылись еще шире.

— Ты меня понимаешь?!

— Разумеется. Одно из самых простых заклинаний.

Мальчишка поглядел на него с нескрываемой завистью.

— Ты умеешь колдовать!

— Ну, положим, умею я не так много. Ты что, заблудился?

Мальчишка потупил взгляд.

— Я… ну… я видел этот театр во сне… и я захотел забрать себе вот это на память.

Он разжал кулачок и показал прозрачный шарик. Верно, выковырял из подлокотника. Нламинер рассмеялся бы, не будь у ребенка столь затравленного вида.

— Понятно, и проснулся не дома, а здесь. Тот кивнул.

— Попытайся поставить эту вещь на место и заснуть еще раз, — посоветовал Нламинер. — Тогда вернешься домой.

— Правда? — Впервые в глазах мелькнула надежда.

— Правда, — заверил его Нламинер, совершенно не представляя, что будет делать, если это не так.

— А ты кто? — выпалил мальчишка, все еще сжимая в руках шарик.

Нламинер покачал головой.

— Вряд ли я успею тебе объяснить. Я тут тоже чужой. И мне здесь сидеть никакой охоты нет. Так что выбирай — или пошли со мной, или возвращайся домой.