Пол Андерсон - Собака и Волк

Они верили своему королю. И другие — тоже. У Грациллония появились сейчас переселенцы — Веллано из Бретани, Ривал из Британии и другие. Он заметил Бэннона, старосту из Дохалдуна с приятелем из Озисмии. Даже многочисленные аквилонцы застыли в ожидании.

Некоторые люди отсутствовали, и Грациллоний не знал, жалел ли он об этом. Нимета скрывалась в своем языческом уединении. Эвирион, если только он жив, сейчас на севере. Руфиния тоже не было. Маэлох отвез его в Муму. Там он будет несколько месяцев заниматься сбором информации о Ниалле Девяти Заложников. Пригодится ли теперь все это?

Бакка шепнул на ухо Грациллонию:

— Предлагаю начать.

Грациллоний кивнул. Прокуратор выпрямился. В своей тоге он похож был на мраморную колонну. Интересно, наблюдает ли сейчас Руна из окна за тем, что происходит? Без сомнения. С прокуратором она была чрезвычайно любезна, ловила каждое его слово. Грациллоний старался не быть дома. Ездил верхом, колол дрова, работал в мастерской.

Ладно, пора кончать. Он поднял правую руку. Наступила мертвая тишина. Голос его загремел над толпой.

Он даже удивился, что далось ему это легче, чем он предполагал.

— Народ Конфлюэнта… — Надо говорить по-латыни: Бакка не знал ни языка Иса, ни галльского, и жители Аквилона их не знали… Империя собирается взять под жесткий контроль всю эту область. — Я имею честь представить вам прокуратора вашей провинции…

Вроде бы он сказал то, что положено.

— …Я решил сам сообщить вам эту новость, ведь вы все меня знаете…

Они должны услышать все от него.

— Радуйтесь! Император Гонорий милостью своею соблаговолил принять нас в свои ряды и сделать римлянами. Согласно изданному им закону, все мы, мужчины, женщины и дети, бывшие ранее жителями федерации Иса, стали теперь полноправными гражданами Рима.

Крики. Стоны. Несколько радостных восклицаний. Остальные ошеломленно молчали. «Давай же, давай, привлеки их внимание, держи в руках».

— Я больше не трибун. Титул этот утратил значение…

Вряд ли это так.

— Само собой, я и не король, да и никто теперь в нашей республике королем быть не может. Так что прошу больше так ко мне не обращаться. Не смущайте меня и не нарушайте закон…

Маэлох на глазах у прокуратора плюнул на землю.

— Я назначен куриалом Аквилона и должен нести особую ответственность за тех граждан, кто жил ранее в Исе. Согласно распоряжению губернатора Глабриона, нашим трибуном является Апулей, но и у меня перед вами много обязанностей: сбор налогов, поддержание порядка, надзор за соблюдением законов, розыск сбежавших рабов и возвращение их бывшим владельцам, так как с живущими в лесу нарушителями закона поддерживать отношения запрещается, правительство намерено избавить от них Арморику. Мы со своей стороны должны сделать все возможное…

Боматин скрестив на груди руки, с возмущением смотрел на старого друга. Бэннон схватился за рукоятку ножа. Стрелы он оставил дома.

Грациллоний изобразил на лице улыбку.

— Произойдет это все не сразу, — сказал он, и голос его стал почти естественным. — Идите с миром и занимайтесь своими обычными делами. Благодарите императора за то, что он дарит вам безопасность, которой у вас до сих пор не было. Налоги высоки, это правда, но время сейчас трудное, и государству нужно помочь. Сенатор Апулей, епископ Корентин и я сделаем все, чтобы никто из вас не пострадал. Обговорим условия, дадим ссуды, в общем, постараемся облегчить вашу участь. Вы знаете нас, следовательно, верите, что мы о вас позаботимся. И арестов мы пока проводить не собираемся. У каждого законопослушного гражданина будет свой шанс. Будьте спокойны. Вы римляне и обладаете всеми правами римлян.

Он взглянул на Бакку. Лицо прокуратора было непроницаемо. Грациллонию разрешили прибавить к речи несколько слов от себя, но только потому, что на этом настояли Корентин и Апулей. Сейчас он отступил от подготовленного текста, не желая углублять пропасти, которая, как он считал, неминуемо отделит его от людей. В словах его не было ничего запрещенного, однако Бакке и это могло не понравиться.

Замечаний, впрочем, не последовало, и Грациллоний закончил свою речь следующими словами:

— Вот и все. Позже я выслушаю все, что вы захотите мне сказать, и если в ваших жалобах не будет расхождений с законом, постараюсь помочь. У меня все. Прощайте, и всего вам доброго.

Ветер отнес его слова, словно мертвые листья.

Войдя в дом Кэдока, Грациллоний тут же выбросил из головы все случившееся. Зять опередил его. Он примчался домой сразу после окончания собрания. Небрежно брошенная на глиняный пол красивая, хотя и мятая, одежда ярким пятном выделялась на камышовой подстилке. Потолка в доме не было, соломенная крыша опиралась на деревянные балки, стены грубо оштукатурены. Оплывали сальные свечи, медник с древесным углем давал немного тепла, но усиливал неприятный запах.

Кэдок соскочил с табурета.

— Приветствую вас, сэр, — воскликнул он, запинаясь, по-латыни. — К-как это любезно с вашей стороны.

— Да ведь она моя дочь, — ответил Грациллоний на языке Иса. — Как там она?

— Акушерка говорит, что все нормально. — Кэдок сжал кулак. — Но до чего же медленно!

— При первых родах так часто бывает, — объяснил ему Грациллоний, а в душе надеялся, что говорит правду. — Ничего, она здоровая девушка.

— Я молился, давал зарок всем святым, — сказал Химил-ко и добавил, набравшись храбрости: — Если бы и вы помолились…

Грациллоний пожал плечами:

— Да разве святые станут слушать постороннего? Наоборот, могут рассердиться.

Кэдок вздрогнул.

— Не трусь, — посоветовал Грациллоний. — Не ты первый, — он чуть улыбнулся. — Мне ли не знать.

Под взглядом зятя он осознал собственную оплошность.

— Послушай, — сказал он торопливо, — что толку думать о том, чему ты помочь не можешь? Я пришел бы раньше, но народ меня окружил. Цеплялись за рукава, плакали, вопили… Я чувствовал себя медведем, окруженным сворой собак.

Кэдок облизал сухие губы:

— Т-так, выходит, они были разгневаны?

— Но не на меня. Я неправильно выразился. Я имел в виду, что они… льнули ко мне.

В ушах Грациллония снова ревел голос Маэлоха: «Какой бы там ни был Бог, ты всегда останешься королем Иса». А Тера обнимала его своими полными руками и быстро, страстно целовала в губы. Он тяжко вздохнул.

— Как мне заставить их проявлять осторожность? Мы вступили на чужую дорогу.

— Римскую дорогу, — задумчиво сказал Кэдок. — Понимаю. Они должны научиться ходить по ней, а научить их этому должны вы.

— Смогу ли? — Грациллоний зашагал взад и вперед, сцепив за спиной руки. Под ногами шелестел камыш. — Боюсь, Рим заставит меня делать то, что подорвет их веру в меня. Бакка, кажется, удивился тому, что люди мне доверяют, и он, во что бы то ни стало, хочет это доверие разрушить.