Оксана Демченко - Демченко Оксана

В коридоре что-то шумно упало, затопали обутые ноги, два голоса с незнакомым произношением испуганно выдохнули имя Алонзо. Забормотали невнятно, очень быстро, глотая слова и часто повторяя 'глори'... Оптио презрительно усмехнулся, продолжая постукивать ногтями по доске, торопя нерадивых слуг. Очевидно, уронили за дверью именно ключи.

- Трусоватых недоумков на моем берегу немало, - с неприязнью в голосе отметил оптио. - Но об этом мы тоже поговорим позже.

Дверь наконец-то распахнулась, стало видно: в тесном темном коридоре стоят, пихаясь локтями, трое, у всех наготове пистоли, целят они в комнату - то есть в грудь оптио. Осознали, позеленели, двое бухнулись на колени и забормотали молитву усерднее и громче прежнего. Третий торопливо сунул пистоль за пояс и поклонился.

- Приготовили? - уточнил Алонзо.

Слуга кивнул, поманил кого-то невидимого из недр коридора. Звякнуло железо. Ичивари поморщился, рассматривая цепь, гирю и широкое разъемное кольцо с замком. Алонзо сам приладил окову на ногу, весьма буднично поясняя, что все предусмотрено, что внутренняя поверхность выложена кожей и даже не оставит следа на теле... Ключ будет храниться у капитана, так что пытаться убить слуг и самого оптио, надеясь отнять его - бесполезно. Ичивари молча кивнул. Когда окова обхватила ногу, он ощутил себя зверем, пойманным в силки хитрым охотником. Душа рвалась на волю, и он впервые осознал сполна, почему волки готовы отгрызть себе лапу ради освобождения. И почему истекать кровью и ползти прочь от ловушки, уже не имея сил и надежды выжить - это победа... А еще Ичивари думал о той, прежней, мавиви, бабушке Шеулы. Женщину доставили на корабль едва живой и пытали, и было ей много хуже, чем умирающему волку, потому что зверь обрел свободу хотя бы в посмертии, человеку его враги не оставили и этого последнего одолжения.

Снова вспомнились синие глаза младшей Шеулы, наполненные страданием. При первой встрече с мавиви он причинял боль и становился в душе подобен уродливым, худших людям моря. Он извинился и получил прощение, но лишь теперь знает по-настоящему, что мог натворить. Понимать ошибки удается куда глубже, если своей кожей ощущаешь неволю, на себе испытываешь чувство вынужденной покорности, мучение неизбежного признания чужой власти и своего бессилия. Оскверняющее ощущение. Унизительное. Оно лишает мир цвета, отделяет от него незримой стеной...

- Привыкнешь, - буркнул оптио едва ли не сочувственно, к тому же на сей раз он использовал наречие махигов. - Люди такие... ко всему притерпеться могут. Похлеще крыс. В городах живет немало крыс, Ичивари. Они питаются всем, до чего доберутся... А люди питаются даже крысами.

- Ты долго жил на нашем берегу, - догадался махиг, всматриваясь в тусклые старческие глаза, таящие тоску.

- Слишком долго, - сухо ответил оптио по-тагоррийски. И повысил голос. - Вставай. Тебе не так уж плохо, сам дойдешь. Чада криворукие, кто уронил ключи? Ясно... Наказание тебе будет такое: бери сие ядро, неси с молитвой и смирением за послом. Привыкай, до самого порта в том удел твой... Обед готов? Тогда мы проследуем в мою каюту.

Оттолкнуться от пола и сесть оказалось трудно, встать на подкашивающиеся ноги почти невозможно. Ичивари сознавал, что делает это на одном упрямстве, не желая быть слабым и позволять себя тащить, как связанную дичь на палке... Он сделал первый шаг, затем второй, цепляясь за стены и доски лежаков. До каюты оптио ноги пришлось переставить семьдесят шесть раз. В том числе протащиться почти ползком по восемнадцати ступеням узкой крутой лестницы, поднимаясь на палубу выше. На стул Ичивари рухнул в полной темноте, подозрительно похожей на потерю сознания. В ушах гудела кровь, выла голосом большого ветра в древесных кронах. Едва удалось разобрать тяжелый звук опущенного на пол ядра и шелест цепи. Когда зрение вернулось, в комнате уже не было никого, кроме оптио. Тот сидел за широким столом напротив и невозмутимо пилил хилым ножичком кусок мяса на странной плоской тарелке. Точно такой же кусок и такую же тарелку Ичивари обнаружил перед собой. Заинтересованно принюхался, поймал неловкими слабыми пальцами нож и вилку, припомнил казавшиеся нелепыми наставления деда и отца: учись есть по обычаю бледных, мало ли, в каком окажешься обществе.

- Сегодня мы поговорим о наставнике, - мягким, почти вкрадчивым тоном, сообщил Алонзо. - Как он выбирал учеников? И почему он не принял тебя, хотя ты был отправлен к нему и сам вождь нехотя, но изъявил согласие на обряд. Даргуш пытался отменить это решение, чем насторожил меня и вынудил начать действовать раньше срока. Потом я получил сведения о магиорах, идущих с юга, и забеспокоился всерьез. Итак, начнем с главного: тебе известно, как обрел свой дар Арихад и может ли кто-либо еще повторить его путь?

Ичивари старательно допилил волокна мяса, визжа по тарелке лезвием чудовищно тупого ножа. Шевельнул бровью, отправив пищу в рот и усердно её пережевывая. Желудок возрадовался, заурчал, уговаривая головную боль отступить. Вопрос оптио еще три дня назад был бы очень опасным, не допускающим ответа. Знал бы Алонзо, как много он упустил - пожалуй, отдал бы приказ развернуть корабль. Сын вождя проглотил мясо и зажмурился от удовольствия, заодно пряча радость. Он все делает правильно. О мавиви оптио не следует знать. Мало ли, кто еще из союзников людей моря остался на родном берегу, сколько таких - ведь их не обнаружит сразу даже мудрый дед Магур!

- В начале времен мир был пуст, висари его называлось совсем просто... - напевно начал Ичивари.

- Сей примитивный бред я сам же и записывал, - поморщился Алонзо. - Арих суть огонь. Знаю. Асхи - вода, асари - ветер, амат - земля... Обычное обожествление природы, повторяемое во всех дикарских племенных еретических культах. Ничего нового, на южном материке духа асари, то есть бога ветров, именуют Хаби-хар... Вот только этот их хабихар не отзывается на вопли шаманов.

- Мы не обожествляем природу и не считаем ариха огнем, мы полагаем силу творения единой, имеющей многие лики-проявления. Арих есть обновление, но не последовательное и мягкое, а иное, отрицающее прошлое с его ошибками, расчищающее место новому...

- Ичи, я не философ, - в голосе оптио проскользнуло раздражение. - Я хочу получать внятные ответы. 'Не знаю' лучше и короче, чем попытка напустить туман и истратить время.

- Я полагал, нам плыть полгода, - честно признался Ичивари. - Столько я не наплету даже про ариха, которому посвящен с детства. Но и торопиться не вижу смысла. Нельзя просто ответить на сложный вопрос. Я ведь не вполне дикарь, лито Алонзо. Я знаю грамоту и могу объясниться на трех языках вашего берега. Я читал труды по...

- Не более трех месяцев, мы знаем курс, и ветер в этот сезон удобен. Хорошо, вернемся к ариху, - поморщился оптио. Оттолкнул тарелку с едва початой порцией пищи и придвинул листки и чернильницу. - Обновление... От кораблей после удара огненного шара оставалось так мало, что на мой взгляд это не похоже на обновление. Я видел третью войну с вашего берега. Едва досчитав до двадцати, я наблюдал на месте прекрасной каравеллы сухой пепел, дрейфующий в потоке ветра.