Кирилл Манаков - Эдем XXI

В конце девяностых в результате разработанной им операции по всему миру были ликвидированы десятки лидеров опаснейших террористических группировок, после чего голову Штильмана оценили в несколько миллионов долларов. Тихорецкому пришлось озаботиться организацией прикрытия аналитика. Но Штильман не унывал и мимоходом вычислил нескольких желающих заполучить эти миллионы, а попутно зацепил глубоко законспирированного "крота", внедренного в центральный аппарат ФСБ.

Так они и работали: Штильман – мозговой центр, а Тихорецкий – тактик, организатор и исполнитель, пока три года назад не столкнулись с противником, возможности которого на порядок превосходили их собственные. И случилось то, чего ни один из них не мог раньше даже представить – боевому офицеру Тихорецкому – смириться с полной и безоговорочной капитуляцией и фактическим переходом на сторону противника, а пытливому Штильману – осознать, что бывают знания, от которых он предпочел бы отказаться.

Генерал достал сигарету и закурил, Штильман, не переносящий табачного дыма, не подал вида.

– Ну что, теоретик, – "теоретиком" Тихорецкий прозвал Штильмана еще при первой встрече, – какие новости?

Штильман пожал плечами:

– По операции "Терминал" полный ноль. Все данные закрыты на внешнем уровне. Мы знаем только факт существования операции, локализация и состав участников не определяются в принципе. Нам непонятен даже ее смысл. Известны только результаты и последствия. Ничего нового по сравнению с тем, что было неделю назад.

– Понятно. Это все?

– Все, – коротко ответил аналитик.

Генерал нахмурился, затянулся и выпустил струю дыма.

– Перспективы?

– Если удастся получить исходные данные… Реально – нулевые.

– Понятно.

Генерал резко встал, подошел к письменному столу, последний раз затянулся и, не глядя, затушил окурок о стоящее на столе блюдце.

– Извини, Иосиф.

Штильман неопределенно махнул рукой.

– И все-таки, – Тихорецкий вернулся на место, сел и всем телом наклонился к аналитику, – какие у нас варианты?

Штильман задумался.

– Я понимаю, что ничего нового из встречи с "Ангелами" не проявилось?

Генерал отрицательно покачал головой.

– Ну, это было ожидаемо, – сказал аналитик, – в этом случае наша реакция ограничена. Работаем официально в обычном режиме. Продолжаем масштабный сбор данных. Остается только дождаться финальной стадии "Терминала". Если, конечно, мы вообще сможем зафиксировать проведение операции… Словом реально – только ждать и наблюдать, вариантов воздействия на ситуацию не вижу.

Генерал молча выслушал и опустил голову.

– Ну что же… Похоже, что выбора у нас, и правда, нет.

Он снова закурил, глубоко затянулся, выпустил струю дыма, поднялся и подошел к окну.

– Что с погодой?

– Снег, туман, – коротко ответил Штильман.

Генерал минуту помолчал и распорядился:

– Продолжать наблюдение в течение двух дней. Ни в коем случае не препятствовать проведению "Терминала". Тактическое руководство группой наблюдателей за Рахимовым. Все. Вопросы, предложения.

Штильман удовлетворенно кивнул. План был понятен и логичен. За одним исключением – капитан Сабир Рахимов – лучший боец в группе Тихорецкого, непревзойденный мастер боя, являлся, на первый взгляд, не совсем подходил на роль командира группы наблюдателей, в задачу которых не входит силовой контакт. Сабир – это оружие, причем, как для себя определил Штильман, – оружие последнего шанса. По зачетным боевым показателям Сабир не был лучшим, даже у Тихорецкого есть бойцы, способные составить ему конкуренцию на татам или в тире. Сабир быстр, силен и точен, но в условиях тренировки эти его качества находятся на уровне хорошо подготовленного спортсмена и не более того. Но все кардинально меняется в условиях боя. Невысокий, сухой и резкий как плеть, похожий на Ходжу Насреддина из старого черно-белого фильма, Сабир превращается в идеального бойца. Когда во время известной операции в Адлере десяток боевиков прорвался за образованный "Альфой" периметр и захватил детский сад, из Москвы срочно вызвали в полном составе группу Тихорецкого. Еще в самолете, просчитав психопрофили бандитов, Штильман понял, что не позже, чем через два часа, они начнут убивать малышей. А еще он понял, что никакие расчеты не убедят руководителей операции начать штурм. Тихорецкий не сомневался в правильности прогноза, но не мог так быстро повлиять на ситуацию. Тогда генерал подозвал к себе Сабира и Штильмана… Через час, после уговоров доставленных к детскому садику родственников бандитов и местного муфтия, те согласились принять воду и продукты для детей и позволить пройти доктору. Для недоучившегося студента Душанбинского мединститута Рахимова представился шанс. За полсотни шагов от здания садика под прицелом автоматов его заставили раздеться догола и лечь на землю лицом вниз. Вышедший из здания огромный боевик натянул ему на голову холщевый мешок, заломил руку за спину, и буквально втащил согнувшегося в три погибели Сабира в подъезд. А еще через пятнадцать минут вошедшие в садик бойцы "Альфы" обнаружили девять трупов боевиков и Сабира, прикрытого хламидой из сорванной шторы, пытающегося успокоить орущую малышню. Выстрелить не успел никто…

Несмотря на явное несоответствие личности Сабира Рахимова задаче по наблюдению и сбору информации, Штильман воспринял предложение генерала с явным одобрением.

Генерал коротко попрощался и быстро вышел из комнаты. В дверях он остановился, обернулся и обменялся с аналитиком короткими выразительными взглядами.

Виктор Александрович сделал неуловимое движение рукой и перед столиком возник слуга, изящно-отточенным движением наполнивший до половины его бокал рубиново – красным вином. Магистр посмотрел игру цвета, подождал, пока вино, пришедшее из закрытой на пятнадцать лет бутылки, не насытится воздухом, не оживет, сделал маленький глоток, затем второй, прислушался к ощущениям, еще раз оценил благородный цвет напитка, поставил бокал на стол и удовлетворенно кивнул.

– Прекрасно, Дональд. Вы правы, ваши погреба непревзойденны. Но с другой стороны, при всем уважении, Шато Марго Муттон Ротшильд – это в какой-то степени массовая продукция, индустрия. А вы заставляете несчастных промышленников соревноваться с вашими волшебниками лозы. Это неспортивно, Дональд.

Его собеседник, Магистр Средиземноморского Магистрата, высокий мужчина с длинными черными волосами, точеными чертами лица и прозрачными светлыми глазами, вежливо улыбнулся.

– Позвольте с вами не согласиться, Виктор. Виноделие – это не спорт. Это все-таки искусство. И вы несправедливы к Муттон Родшильд – оно великолепно. Конечно, все зависит от урожая. Но в лучшие годы оттенок и послевкусие бывают прекрасны.