Александра Сергеева - Цветы в Пустоте

　　 Но Аргза Грэн, как известно, просто обожал обманывать чужие ожидания.

　　 — Маленький врунишка, — заметил он хмуро, опираясь ладонями о спинку кресла и нависая над эрландеранцем. — Опять меня обманул. Я не думаю, что это ты послал мне этот сон — а значит, ты в беде. Ты всегда попадаешь в беду, стоит мне на минуту тебя оставить. Хенна ведь не собиралась мне тебя возвращать, не так ли? А ты, я смотрю, и рад был согласиться. Идиот. Ты, Лиам, просто идиот.

　　 Потом он вдруг отчего-то резко пришёл в ярость: его глаза засверкали настоящей жаждой убийства, зубы обнажились в зверином оскале, мышцы напряглись, и то, что он ударил кулаками только лишь по спинке кресла по обеим сторонам от головы Сильвенио, выражало, очевидно, крайнюю степень сдержанности, которую он мог себе сейчас позволить. Сильвенио не мог даже вздрогнуть — только поднял на него глаза.

　　 — Да дьявол тебя побери, что с тобой не так, трусливая ты тварь?! — прорычал варвар ему в лицо. — Ты же, твою мать, так заверял меня, что никуда не денешься! Говорил мне, что ты смирился, что ты согласен быть со мной! И хлопал своими умными честными глазёнками… Я ненавижу тебя, сукин сын!!! Ненавижу, уяснил?! Какого хрена ты опять от меня сбежал, гадёныш?!

　　 Обними меня, хотелось сказать Сильвенио. И ещё: "прости". Но он не мог разомкнуть губы своего фантома. Аргза продолжал мрачно сверлить его взглядом, из которого постепенно уходило бешенство.

　　 — Где ты теперь, моя пташка? — спросил он как-то глухо. — Мне не хватает тебя. Я выбросил твой тупой цветок, к твоему сведению. Я не слышу его грёбаного пения без тебя. Я недавно был в твоей комнате и от злости всё там погромил, теперь там одни руины. И цветок вышвырнул в открытый космос. Ничего — всё равно ты, когда вернёшься, переедешь окончательно в мою спальню. Я посажу тебя на цепь и буду водить за собой на поводке. И никаких больше визитов на чужие корабли.

　　 Сильвенио молчал. Аргза наконец прикоснулся к нему: погладил щёку ладонью, провёл большим пальцем по тонким губам.

　　 — Хотя, знаешь, мне уже кажется, что я даже бить тебя не буду по возвращении. Ты же у меня слабый… загнёшься ещё, если я в полную силу руки распущу. Только мозги на место вправлю немного, чтобы больше так не делал. Я хочу тебя увидеть. Я хочу… я уже не знаю, чего я хочу. Наверное, поймать тебя и не выпускать из поля зрения никогда в жизни. Вернись ко мне, глупый. Или нет — я сам найду тебя и верну. Я найду тебя в любом уголке этой чёртовой Вселенной, я найду тебя везде, где угодно. Ты только держись там, хорошо? Мне требуется время. Но в конечном итоге, будь уверен, я тебя найду. Я уже развернул сеть поисков по нескольким галактикам. Я вернул на службу все двести девяносто девять кораблей, ты ведь помнишь, что я до сих пор ими формально владею? Я разослал их по всему миру, и все они ищут одного человека: тебя. Ты можешь потом упрекать меня, сколько угодно, ты можешь снова быть неблагодарным, ты можешь на меня обижаться и называть меня чудовищем, как ты делал раньше — но я всё равно тебя верну. Я уже говорил, что ты будешь со мной до самого конца. А я, в отличие от тебя, свои обещания всегда выполняю. Ты слышишь меня, Лиам? Слышишь, я уверен. Где бы ты ни был, ты сейчас слышишь меня. И, надеюсь, ты запомнишь мои слова.

　　 В это мгновение сон вернулся к своему первоначальному сюжету. Взгляд Аргзы опустел, и охранники уволокли его из кабины.

　　 Сильвенио вдруг задрожал, и Сильвенио же непонятно и высокомерно усмехался.

　　 Но теперь он знал, что настоящим из них был тот, который…

　　…проснулся.

　　 Проснулся.

　　 Ещё раз проснулся.

　　 И ещё бесконечное множество раз.

　　 Кошмары становились всё изощрённее, всё болезненнее. И в большинстве из них теперь фигурировал Аргза: Аргза, долго и жестоко убивающий по его приказу Хенну; Аргза, тянущий его за собой в бездонную пропасть и разбивающийся вместе с ним о скалы; Аргза сломленный и подавленный; Аргза, превращающийся в гигантское взбешённое чудовище, поедающее всех без разбору и спрашивающее Сильвенио, за что ему такая участь; Аргза, командующий, опять же, по его приказу, непредставимо масштабной атакой на Эрлану до полного её уничтожения. Иногда, для разнообразия, Аргзы в кошмарах не было, но Сильвенио не сказал бы, что это приносило хоть какое-то облегчение, потому что тогда Близнецы старались, как могли, компенсировать этот, с их точки зрения, "недостаток": в одном из таких снов он был пациентом психиатрической лечебницы на Старой Земле, которому привиделось, будто он какой-то там эрландеранец и какой-то там непонятный Хранитель Знаний, бредящий о несуществующем будущем с космическими кораблями и магией; в другом Близнецы всё-таки, как и обещали, сделали его серийным маньяком-убийцей; в третьем он был наркоманом в последней стадии, побирающимся под мостом на свалке незнакомой ему пиратской планеты и продающим своё тело всяческим гнусным личностям. И так далее, и тому подобное.

　　 Однажды утром (или днём, или вечером, или ночью) ему показалось, что он проснулся от звуков пения, чего, конечно же, быть просто не могло. Но, открыв глаза, он убедился, что слух его не обманул: Близнецы действительно пели. В этот момент они меньше всего на свете походили на тех демонов безумия, что безжалостно пытали его всё это нескончаемое время. Голоса их — чистые, звучные, хрустальные — лились чудесной завораживающей мелодией, и, наверное, каждый, кто мог слышать сейчас эту медленную песню, чувствовал себя в Раю, потому что так петь не могли никакие земные создания. Песня на непонятном языке то взлетала в холодные просторы космоса, окрашивая пустоту тёплыми солнечными лучами, то стекала водопадами света к вымершим древним планетам, одаривая их дыханием жизни; песня эта была крылатой и свободной, смелой и ласковой, смеющейся и уютной одновременно. Сильвенио бездумно слушал, пожалуй, чуть ли не впервые в жизни не думая абсолютно ни о чём плохом, впускал песню в своё сердце, и то снова забывало испытанный ужас и страх, а тело забывало о боли и жажде. Близнецы, одинаковые ещё больше, чем когда-либо — обычно Лилей забирал волосы в хвост, а сегодня тоже распустил их, как сестра — одним сплошным золотисто-голубо-красным небесным видением обитались сидящими на полу кабины, в такт мелодии водя сияющими красными гребешками по волосам друг друга, и улыбались, прикрыв глаза, так кротко, что все иконописцы мира, наверное, могли бы удавиться за эти две улыбки, лишь бы изобразить их на своих полотнах в виде великих святых. Даже поцелуй, которым эти двое наградили друг друга по завершению этого странного ритуала расчёсывания, мог бы показаться почти целомудренным.