Виллард Корд - Инкуб

- И сильные – не без слабостей.

- Или дух её не так силён.

- Коли так, напомни мне переписать сценарий.

- Ты каждый раз мне это говоришь.

- И ты каждый раз забываешь…

- О, смотрите, священник!

И звериный хохот наполнил зал...

Они одели его как шута. И без того смешной, но всё-таки трагичный персонаж, пред ними он предстал безудержно комичным. Насмешка над религией? Отчасти, как всегда. Скорее над верой и ценностями, которыми живут люди; над тем, что их держит и что волнует, смеялся здешний сброд.

В глаза им усмехался из-под маски Вальсингам… Скарамуш…

Он скрипкой пригласил скелетов в пляс, завёл веселье, как шкатулку, уничтожив ключ, и, громко рассмеявшись, резко, остановил фальшивый балаган:

Хотите вы плясать и веселиться,

И требуете песню от меня…

Такой не знаю, но спою вам гимн

Не в честь чумы, – в честь каждого из вас,

Что сочинил сейчас, когда со сцены

Смотрел на ваши истинные лица…

И тут же он – насмешник Чумы, «белый ворон» среди тёмных декораций, улыбаясь острым клювом навстречу встревоженным гримасам, продолжил, подыгрывая себе дерзкими отрывистыми скрипичными нотками, медленно двигаясь в ритме одному ему понятного рваного танца к Мэри, аутичной [62] Отрешённой от мира , застывшей на месте в человеческом страхе и неизлечимой болезни, которую Им так нравилось наблюдать. Но не теперь.

Всё их внимание было приковано к одному – актёру в белой маске, внезапно оборвавшему привычное действие пьесы. И их маски – лица желчи и предсмертной боли – одна за другой покрывались морщинами и испариной – трещинами и каплями воска –, в то время как оркестром тысячи сердец звучал нахальный гимн…

С последними словами Скарамуш-Вальсингам, резко, грубо прижав к себе Мэри, заиграл на скрипке реквием Альфреда Ретеля [64] Метафора, описывающая, прежде всего, позу, в которой запечатлел себя на сцене герой – словно сошедший с гравюры «Смерть как Убийца» означенного автора , с напором и кровожадной страстью проводя смычком по шее девушки, раздирая её нежную кожу, пуская алое вино жизни на трепещущие огоньки свечей: они тухли одна за другой, поглощённые звонкими каплями, пока не погасли все, кроме последней – в кубке на столе. Он отпустил её, едва живую, и, повернувшись к взбудораженному залу спиной, подошёл к столу. Достав свечу, он наполнил кубок красным абсентом и поджёг. Под музыку всполохов пламени снял маску и развернулся, представляя «обществу уродов» своё лицо, словно сопоставляя, сравнивая их – размытую массу гневных обескураженных идолов – с собой.

- Как интересно… - с грустной усмешкой промолвил Инкуб, - Мэри, чья болезнь сильнее Чумы, умирает; а Луиза – жива. Сломанная марионетка в руках Великих, она станет пищей для тех, кто скрывается в сером тумане, когда будет неугодна Вам... Так каково это, убивать просто так? И кто в ответе за ваши деянья? Да здравствует Баланс! Который вы всегда найдёте, как подтасовать… Я пламя пью за ваше лживое сиянье!

И, поклонившись, он закончил сцену.

Гэбриел Ластморт испил огненный кубок до дна…

Мэри поникла - бездыханна. В зале воцарилась мгла.

- Что за неслыханная дерзость! – барон Кёль никак не мог прийти в себя после произошедшего в театре, - И после всего этого он может преспокойно разгуливать по нашим улицам! Как меня утомили эти правила, donnerwetter [65] Чёрт возьми! (нем.) !

- Коби, милый, не ругайся!

- Но, meine donna [66] Моя госпожа! (нем.) , это немыслимо!

- Что именно? Мне, напротив, даже очень понравилась эта нахальная импровизация!

- Эх, женщины!

Коби Криштуфек Кёль, Председатель Совета Видящих Города Белых Ночей, нервно курил, пытаясь совладать с собой – справиться с пером, что вновь и вновь выскальзывало из его рук, роняя небрежные капли чернил на гладкую поверхность письменного стола. Его жена, Иоланда-Донни', с невозмутимым спокойствием раскладывала пасьянс, распивая наедине с игрой и потайной улыбкой бутылку медового токая [67] Сорт десертного венгерского вина .

Её всегда развлекало, когда муж выходил из себя. В такие моменты он казался ей глупым и беззащитным, и было что-то весьма забавное в том, как строгий и рассудительный Председатель, теряя терпение, принимался неосознанно превращать всё вокруг себя в хаос – ведь именно порядок занимал наибольшее время в его жизни. Коби Кёль обожал, когда всё лежит на своих местах, ратовал за чистоту и присматривался к каждой мельчайшей детали, изменяя или удаляя что-то, при необходимости, ради гармонии и спокойствия – баланса, который формировал его мир, его жизнь, его философию. Иоланда часто подшучивала над ним, намеренно переставляла местами книги в книжном шкафу, разбрасывала вещи, и небрежно одевалась, будучи уверенной, что всё это стремление к балансу было связано с тем, что её Коби был Председателем, а Верховный Совет проповедовал Баланс, как основную идеологию, ради пропаганды которой и существуют Видящие. Ей самой это казалось нелепым, иногда она прямо говорила об этом барону, и он пропускал её мимо ушей, потому что безумно любил жену, и не хотел принимать тот факт, что их взгляды на мир – расходятся. Иоланда же наслаждалась положением в обществе: ей восхищались, к ней прислушивались, с ней считались – но в глубине души оставалась всё той же актрисой, Коломбиной [68] Характерный персонаж итальянского театра Commedia Dell Arte. Чаще всего – служанка или вольная дама, участвующая в создании некой интриги миланского театра, какой она и запала в душу барону Кёлю несколько десятков лет назад. Тогда он, практикующий драматург, влюбился в её игру и предложил главную роль в кокетливой пьесе жизни – она согласилась стать его женой и прекрасно вжилась в роль, хоть никогда, по сути, не отвечала взаимностью. По её меркам, Коби был недостаточно хорош для любви. Не то, что загадочный Скарамуш, поразивший её на зачумленной сцене…