Уилл Эллиот - Пилигримы

— Значит, ты веришь в то, что она помогла нам? — спросил Анфен. Ему тоже так казалось… но предводитель очень хотел побеседовать с Зорким Глазом и понять, почему он напал на Незнакомку. С другой стороны, маги известны отнюдь не своим здравомыслием…

Луп сказал:

— Она пыталась помочь нам. Зоркий Глаз увидел, что она начала плести заклинание, но, не вполне доверяя пришлому магу, не позволил ей закончить.

— Я полностью разделяю его чувства, — встряла Сиель.

— Вот как? — Луп рассердился по-настоящему. — Я даже не подозревал об этом, юная леди. Я-то думал, ты мечешь в нее стрелы по дружбе. Старина Кейс был прав, когда толкнул тебя под руку. А ты тут же возжаждала его крови, а? Почему-то все вы не доверяете только магам. Я же предупреждал вас насчет того Киоуна. Вы еще увидите, каков он на самом деле, помяните мое слово.

Снова эта чушь…

— Киоун совершил несколько ошибок, — сказал Анфен. — Но неужели ты уже позабыл, что бывали случаи, когда наши жизни висели на волоске и только ему удавалось отогнать смерть?

— Пф! Сплошная показуха, игра и притворство. К тому же тогда он спасал свою собственную шкуру, а не твою. Ты ведь не знаешь того, что видел я! Даже если ты не веришь в реальность видений, его ошибки изрядно усложнили нам жизнь, столько патрулей теперь бродит по дорогам. Однако ж вы все по-прежнему доверяете ему, а в мага выпускаете стрелы.

— Луп, замолкни, — тихо велел Анфен.

Народный маг бросился прочь, яростно бормоча что-то себе под нос.

— Мы зря теряем время для сна, — пробурчал Шарфи. — Поговорить можно и с утра.

Анфен закрыл глаза, надеясь, что его мысли примут то направление, которое поможет ему расслабиться и отдохнуть, как не раз бывало раньше. Да, у него тоже были сомнения относительно Киоуна, вплоть до недавнего времени. То, что он сказал, было правдой до последнего слова: рыжий и впрямь порой проявлял почти самоубийственную храбрость, защищая их отряд, в особенности отличившись трижды. Это не всегда было разумно и мудро, однако, если намечалось опасное дельце, Киоун был бы первым кандидатом. И одному видению не изменить этого.

Нужно добраться до Совета, все остальное сейчас не имеет значения. «Проклятье на их головы! — с яростью подумал Анфен, пытаясь не поддаваться отчаянию. — Зачем они только взяли амулет? Без него мне нечего предложить мэрам, вряд ли они прислушаются к моему донесению. Как они смогут мне поверить?»

Невозможное сообщение: Стена в Конце Света должна быть разрушена. Но, Великие Духи, как?!

В Эльвури они опаздывали уже на несколько дней. Анфен вел разбойников на юго-запад быстрым, беспощадным маршем, который им уже был знаком; приходилось продираться через лесные заросли и спотыкаться на равнинах. Местность оказалась неплохая, довольно живописная, с хорошей, плодородной почвой, поросшей густой, сочной зеленой травой, хотя здешние фермы теперь принадлежали замку. Они то и дело проходили мимо них, спрятанных в огромных лазурно-синих куполах, похожих на стеклянные и отражавшие не хуже зеркал; из-за них было невозможно разглядеть, что происходит внутри. Люди из городов никогда не видели этого, только порой (если повезет) им перепадала кукуруза и маис или хлеб, которые поступали в замок на подземных вагонах вроде того, который ограбили Шарфи и Киоун.

Шарфи отработал год на рабских фермах, хотя так и не понял, в чем заключалось его преступление. Под этими непроницаемыми куполами людей заставляли работать до смерти, до самой последней секунды. Немногим удавалось сбежать.

Шарфи мрачно молчал до тех пор, пока купола не скрылись за горизонтом. Каждая минута пребывания в одном из таких отпечаталась на нем, как татуировка. Та рабская ферма, на которой работал он сам, находилась дальше к востоку, а еда, производимая на ней, шла в Анкин, тот самый город, с которого некогда началось возвышение Ву. Но фермы повсюду были одинаковы.

Как и Анфен, Шарфи некогда был верным и гордым слугой армии замка. Как и Анфен, он до сих пор гордился тем, что избрал достойный путь, пусть и хозяин оказался неподходящим. Что ж, недолго проторенной тропе оставаться достойной. Уже сейчас появились признаки того, что привычное замку положение дел начинает потихоньку изменяться по мере того, как молодежь учили забыть о Доблести и помнить о том, что Ву — их Дух храбрости и чести, а его ценности превосходят любые другие. И раненых на поле боя больше не убивали быстро, с уважением и сожалением.

Он вспомнил бесконечную работу граблями и лопатой, перетаскивание тяжелых грузов, которые продолжались почти постоянно под этими синими куполами, восемнадцать часов днем, когда палки и хлысты то и дело обрушивались на спины рабов, не подчиняясь ни порядку, ни логике. Он вспомнил, как доводилось вытаскивать мертвых, которые падали на месте, изголодавшись и вымотавшись, и обыскивать их карманы в поисках платков, вилок и всего остального, что можно обменять на жалкие крохи. Вспомнил жидкий суп, которым кормили в общем зале, анекдоты, которые рассказывали в бараках, застарелые болезни и голод. Настоящий голод. Тот голод, который способен заставить человека убить своего друга за горстку водянистой каши. Он вспомнил вечно скучающих надсмотрщиков, то и дело для развлечения бросавших рабам кухонные ножи с приказом драться до смерти, и то, как они стояли над ними, наблюдая и улюлюкая. Иногда выбор падал на Шарфи, поскольку рабы, некогда служившие в армии, были известны своими способностями к рукопашной. Они могли развлечь господ. Шарфи никогда не проигрывал подобных дуэлей.

Он вспомнил, как, если работа заканчивалась слишком рано, командиры отправляли их выполнять бессмысленные задания, вместо того чтобы позволить изможденным рабам отдохнуть немного в своих воняющих, забитых до отказа клетушках. Он вспомнил, как однажды, занятый погрузкой еды для одного из городов в вагон, увидел свой шанс удрать, заметив случайно подземный ход. Нужно было действовать быстро. Так ли он хорош в рукопашной? Два надсмотрщика, которые совершили огромную ошибку, расслабившись на работе, ответили бы на этот вопрос утвердительно, если бы не обломки носового хряща, вбитые в самый их мозг.

Такими были невеселые размышления Шарфи, тихо плетущегося в хвосте процессии мимо рабских ферм. Он не обернулся, чтобы взглянуть на них, и надеялся, что больше никогда не увидит синих куполов, зная при этом, что их увидит кто-то другой — он или не он, какая разница?..

После изматывающего путешествия, не прерывавшегося ни днем ни ночью, Анфен наконец смирился с тем, что совершенно беспомощен, как рухнувшее без сознания тело.

Он вел армии замка по этим самым краям, подчиняя деревни и ополчения, сгоняя их в Выровненные города, из которых людям было не суждено выбраться и где нельзя жить спокойно. Он хорошо знал эти земли, не раз разбивал здесь лагерь и подстреливал дичь на ужин на зеленых холмах и в живописных лесах. И совсем недалеко отсюда находились места, где на глубине в несколько десятков сантиметров лежали груды тел, убитых совсем недавно и по его, Анфена, приказу.