Мария Чурсина - Императрица и смерть

- Выходит так, моя императрица, что мы опять ищем булавку на дне Сантарина. По-вашему же выходит, что она могла множество раз переселяться по людям и магам.

- Булавка на дне Сантарина - это как раз по вашей части, если не ошибаюсь, - нервно перебрала пальцами Орлана. - Ваш замечательный план с убийством моих приближённых не подходит. И не нужно смотреть на меня, как на сливу.

Она никогда ещё не спорила с каменными статуями и чувствовала себя на скользком бревне, перекинутом через пенящуюся реку, - вот-вот соскользнёт нога. Уголки губ Аластара дрогнули в снисходительной улыбке.

- Не думайте, что сможете сделать всё по-своему, - заключительным аккордом выдала она. - Иначе я найду себе другого начальника тайной полиции.

- Слишком смело, ваше величество, - глухо откликнулся Аластар, прихлопнув на подоконнике солнечный блик, о который хотела греться Орлана.

Она вздрогнула от хлопка, как от щелчка плётки, - обострённые бессонницей чувства были на грани. И она совсем не ожидала, что из-за её плеча выйдёт Мидар, что остриё меча ткнётся в застёжку на плаще Аластара.

- Прошу, не подходите к императрице так близко, - выдал он тихо и почтительно.

Аластар мазнул по нему взглядом, в котором на мгновение за каменной холодностью проступила настоящая ярость.

- Он прав, лорд, - быстро произнесла Орлана и кашлянула, восстанавливая охрипший от переживаний голос. - Ведь богиня смерти могла вселиться в кого угодно. В меня, в вас... Как часто вы думаете о смерти?

Он сузил глаза и сбросил правую перчатку. Она повисла в его руке, как мёртвая птица, алая и беспомощная.

- Я узнаю о том следователе Центра, - бросил начальник тайной полиции.

Из туманного рассвета выныривали солнечные лучи и целовали его ладони, подставленные небу. Идрис грелся. Ветка, на которой он сидел, была страшно неудобной и сырой. Ему на макушку то и дело планировали вечноосенние листья. Идрис стряхивал их на землю и злился всё больше.

- Что делают с девушкой, которая нравится? - раздосадовано спросил он у присевшей на соседнюю ветку птицы.

Взъерошенная от утреннего холода толстая чёрная пичуга заинтересованно склонила голову вправо. Идрис хмыкнул и тоже голову склонил: так было удобнее с ней говорить.

- Приглашают погулять по берегу Сантарина, - пропищал он сам себе в ответ.

Идрис поднял голову и почесал в затылке.

- Думаю, она со мной никуда не пойдёт.

Глупая пичуга не улетала: прикормленные, приученные клевать с рук, эти Альмарейнские птицы не боялись никого, хоть на хвосты им наступай, когда идёшь по дорожке, всё равно не улетят. Пешком убегут разве что.

- Может, ей цветов подарить? - провизжал он так, что сам поморщился.

Птица смотрела на него круглыми чёрными глазами. Круглыми и бессмысленными - пинать когтистыми лапками она хотела всю эту любовь с цветами.

- Ну и противный у тебя голос, - ругательски заметил Идрис. - Нет, ей не нужны цветы. Цветов-то полный сад.

Он повёл рукой, как радушный хозяин перед гостем, оглянулся и сам чуть не плюнул с досады: сад был гол и пуст, только качали ветвями вечноосенние деревья, и ковёр жухлых жёлтых листьев стелился по земле. Идрис огорчённо развёл руками.

- Я уже и не знаю, что делать даже.

Он испытывающее посмотрел на птаху.

- Отстать от неё? - обескуражено прокричал он. - А ничего лучше придумать не можешь? Пошла прочь, дрянь пернатая!

Он замахал на неё рукой - птица с любопытством наблюдала. Идрис рассердился окончательно и пнул соседнюю ветку. Захлопали крылья, и он опять остался один, подтянул колени к груди и плечами передёрнул от холода. Не у кого было попросить совета.

Она никогда не разговаривала с мёртвыми. Разве что-то может быть глупее? Приходя в Храм, она слушала, как срастаются каменные плиты за её спиной, и садилась прямо на поросший мхом пол, опираясь спиной на ближнюю к постаменту колонну.

Мох щекотал ладони, и в зыбком свете единственного пламенного шара было видно, как пробиваются тонкие бурые ростки в трещины камней. Он поднимался, медленным и очень упорным скалолазом полз вверх по колоннам.

Сегодня Орлана не села на пол, прислонившись спиной к ощетинившейся колонне. Она грела в руках пучок тоненьких восковых свечек.

- В религии людей...

Голос эхом отозвался от стен и в дальних углах залы превратился в звериный вой - её надломленный голос.

- В общем, люди считают, что если зажечь свечку, то душе в мире мёртвых станет теплее.

Она снова смутилась и больно укусила себя за губу.

- Нет, кажется, у людей нет мира мёртвых. Я не знаю точно. Но я хотела бы... - Орлана подняла руку к груди, разжала пальцы, и свечки застыли на её ладони, тонкие, как палочки корицы, коричневые.

- Разрешишь?

Храм дунул ей в лицо запахом погребального ветра, запахом Сантарина и вечноосенних листьев, и Орлане показалось, что ветер тихо зашуршал в далёких подземных коридорах.

- Спасибо, - почти улыбнулась она.

Она встала на колени, прямо на бурый мох, вставила в щель между камнями одну свечку, рядом вторую. Огонёк никак не хотел загораться, потом всё-таки вспыхнул. Свечки тут же накренились, закапали тёмным воском на мох, и Орлана успокоилась.

Она села рядом, прислонившись спиной не к колонне - к возвышению, на котором покоилось тело её отца. Камень не был холодным. Орлана запрокинула голову и немного посидела с закрытыми глазами, слушая пение ветра в сводах Храма.

- Знаешь, - произнесла она ровно. Хоть и знала, как глупо разговаривать с мёртвыми, - если бы мне дали ещё одну минутку поговорить с тобой... я всё это время хотела спросить. Помнишь, ты сказал, что жалеешь только об одном?

Дёргались в конвульсиях крошечные янтарные огоньки. Орлана проглотила тяжёлое, горькое воспоминание. Оно норовило комом застрять в горле.

- Что я чего-то не поняла.

Она сощурила уставшие глаза: теперь огоньки плясали осенними листьями - крутились на ветру.

- Я где-то ошиблась, да? Где? Мне очень важно это знать.

Она встала на колени и повернулась лицом к постаменту. Локти больно упёрлись в камень, а лицо захолодило от дыхания смерти. Сколько раз до этого Орлана ни приходила в Храм после похорон, она так и не решалась взглянуть в лицо отца.

А его лицо совсем не изменилось. Он лежал, бледный и сосредоточенный, сжимая рукоять посоха, золотистые искры в навершии которого давно потухли. Орлана протянула руку и погладила его пальцы, холодные даже не от смерти - от магии Храма.

- Прости меня. Я думаю только о себе. Я просто хотела бы всё исправить.

Она губами коснулась его руки, попробовала согреть её дыханием - бессмысленно. Огоньки свечей дрожали от страха. Орлана ткнулась лицом в край расшитой золотом мантии отца.

- Я так скучаю.

Она не имела привычки разговаривать с мёртвыми - что вообще может быть глупее, чем спрашивать в пустоту? Но сегодня ей больше не у кого было попросить совета.