Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

Люди заходили в дом, ведя за собой нервничающих лошадей, со страхом посматривая на туман. Убив возничего с лошадью, туман, кажется, затих. Он уже не так бурлил, как прежде, и вглубь почти не продвигался. Но все же тьма сгущалась и поднималась вверх все выше. Там, наверху, на уровне верхушек деревьев, туман выстреливал в круг сразу же замедляющиеся и расплывающиеся нити, которые, соприкасаясь друг с другом, сливались, переплетались и ткали, таким образом, купол. Сейчас купол походил на решето – сквозь него видны были звезды и снова появившийся откуда-то полумесяц.

На стол опять поставили свечу. Она отбрасывала на лица людей, подернутые страхом и безысходностью, слабые отблески света, придавая им сходство с призраками.

Все по-своему переживали эти тягостные минуты: некоторые бойцы сгруппировались в сторонке и вполголоса перешептывались, косясь на Горыню. Среди них особую активность проявлял Хорс; его вытянутое, покрытое оспинами лицо мелькало во мраке, как желто-синий стяг станового воеводы Будивоя. Доброгост забился в угол; оба немигающих глаза уставились в одну точку. Искра хорошо знала писаря – он спасал себя тем, что вспоминал тексты летописей и бубнил их себе под нос, словно читая молитву. Злоба с Девяткой стояли, не двигаясь у стола, Гудим и Лещ смотрели на туман и на мертвецов; Чурбак даже шутил, но только шутки его были не смешные, да и сам он раскис донельзя. Буяна сидела на лавке, неподалеку от Зуба; на вид она была холодна, но в том, как служанка посматривала на своего нового друга, читалось беспокойство. И это не удивительно: Черный Зуб уперся локтями в колени, обхватил руками голову, вцепившись руками в волосы, и так и сидел.

Искра больше не боялась. Ее охватила какая-то пустота, оцепенение. Девушка исподлобья уставилась на брата; на губах ее застыла неприятная кривая усмешка. А Горыня бушевал: матерился, бил по стенам кулаком и срывал злость на подчиненных: растолкал по разным углам избы шептавшихся дружинников; Хорсу влепил увесистую оплеуху.

Княжич метался из стороны в сторону, гнев накипал в нем и, в конце концов, нашел выход. Он внезапно наскочил на Девятко и ударил его в пах. Десятник охнул, согнулся, но тут же выпрямился.

– Посмотри мне в глаза! – потребовал княжич. – Я давно заметил, что ты странно себя ведешь. Что скрываешь? Отвечай!

Оцепенение Искры мгновенно испарилось, как весенний сон. Вновь Горыня пристает к её "дядьке". Он это делает специально! Хочет ударить её побольнее, гад!

Искра ядовито, отрывисто засмеялась. Горыня обернулся, и девушка с вызовом посмотрела на него. "Я плюю на тебя! – вертелось на её языке. – Ты идиот и слабак! Только слабаки так себя ведут! Я буду драться с тобой, скотом, и пусть все смеются, плевать! Я заткну тебе рот!"

Но Горыня, словно услышав её мысли, снова ударил Девятко коленом в живот. Этот удар был больнее и Девятко не сразу выпрямился.

– Рассказывай, падаль. – Горыня вынул из-за пояса кинжал и нагло воззрился на сестру. – Будешь молчать, перережу горло.

– Что ты хочешь знать, княже? – опершись одной рукой о стол, другой держась за живот, хрипло спросил Девятко.

– Всё. В первую очередь, что вы там с Сивояром надумали? О чем шептались?

Девятко, до этого момента державшийся спокойно, несмотря на побои, тут весь как-то сжался и попятился.

– Ну? Что, боишься, предатель? Думал, я тебя не раскушу? Каков хитрец! Говори, и смерть твоя будет быстрой.

Девятко сел на корточки и прислонился к стене.

– Я скажу, – тихо сказал он в наступившей тишине. – Скажу. Сивояр ночью оборачивается совой. Да… оборачивается. И летает повсюду. И говорит с лесом. Это правда. И поэтому Сивояр всё знает. Знает, что князь наш Вятко умирает и от чего умирает. Знает все о степняках. Он часто летает в степь, слушает вой волков, лай собак, шепот травы…

Девятко поднял голову и с невыразимой грустью посмотрел на Искру. Девушка обмерла.

– Искра, я не хотел тебе говорить… Ты мне как дочь. Но… в общем, Млада погибла. Да, погибла. Степняки забили её камнями. Как бешеную собаку. Это правда.

У Искры будто что-то взорвалось внутри. Ураган эмоций охватил её. Она не знала куда деваться и что делать. Она с отчаянием и мольбой глянула на брата…

Однако Горыню известие о трагической гибели родной сестры никак не задело. Он потянул Девятко за волосы, и когда тот встал, приставил к его шее нож. Глаза княжича были полны решимости зарезать десятника…

Искра с воплем врезалась в него и сшибла его с ног. Они покатились вместе по полу. Сестра царапала брату лицо, плевалась, шипела и дико лягалась. Горыня уронил кинжал и закрывался от ударов и пощечин.

– Умри! – визжала Искра как кошка. – Умри, проклятый! Я тебя ненавижу! Умри!!!

Наконец Горыня оправился от шока, и отшвырнул ее от себя. Вскочил на ноги, отряхнул грязь с кафтана, не спеша поднял кинжал. Опустился на одно колено перед распластавшейся на полу девушкой и занес для удара кинжал.

– Да он сошел с ума! – сказал Злоба и перехватил уже опускавшуюся руку княжича. Горыня попытался вырвать её, но великан стиснул его запястье мертвой хваткой. – Ваши семейные склоки всем до смерти надоели. Успокойся, княже. А то приду в ярость я. А это страшное зрелище, уж поверь мне.

Горыня ничего не ответил. Его глаза заплыли красной пеленой. Княжич в тот момент никого не слышал и вряд ли что-то понимал. Злоба отобрал у него кинжал, чуть не ставший орудием братоубийства, и, ухватившись за княжеский ворот своей широченной дланью, одной рукой, будто щенка, швырнул его на стол.

– Вяжите его, ребяты. А то, не ровён час, все лишимся по его милости головы.

– Не надо, – сказал Девятко и подошел к столу. Горыня лежал на боку, потирая ушибленную голову, и был похож на человека, очнувшегося от долгого сна. Их взгляды встретились.

– Что смотришь? – презрительно прошипел княжич.

– Злоба, дай мне кинжал. – Девятко, не глядя на великана, протянул руку. Великан пожал плечами и отдал ему нож. – Забери свое добро, княжич, – спокойно и даже вежливо сказал Девятко, положил кинжал рядом с ним и отошел в сторону.

– Что это значит? – осведомился Горыня, но никто ему не ответил. Однако Искра, чутко наблюдавшая за этой сценой, заметила на лице Доброгоста странное выражение.

"Доброгост знает, – подумала она, чувствуя неладное. – Надо потом дядьку расспросить".

– Покась вы тута брешете, аки бабы, – сурово сказал Лещ, – долбанная хмарь сызнова завертелась. Чавось делати будимь? Помирать, али как?

– А ты предлагаешь что-то другое? – с горькой ухмылкой поинтересовался Чурбак.

– Да ни чавось! Аки помирать, так чаво ж мы княже упрекаем? Пущай он всех нас тута порешит, и дело с концом! Чаво уж тут!

– Что-то ты рано сдаешься, Лещ, – угрюмо сказал Злоба. – Может утром мрак разойдется?