Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон

К ней приближалось нечто, чьи тяжелые шаги буквально сотрясали землю. Уродцы, пригнувшись, пятились назад, царапая длинными черными когтями брусчатку, их лица исказила гримаса безграничного ужаса – чувство, неведомое никому из живых. Этот ужас вобрал в себя обожание, ненависть, страх – всё вместе, возведенное в состояние одуряющего экстаза.

Нечто приближалось, и его шаги уже отдавались болью в висках. Но… может это не шаги? Искра прислушалась к себе. Это… это же шепот. Шепот тысяч и тысяч голосов. Голоса зазвучали в ее голове и, что удивительно, бормотанье уродцев словно бы перекликалось с тем, что у нее творилось внутри. Голоса точно выплевывали тончайшие, невидимые нити, которые связывались с уродцами, выжимая из них все оставшиеся от земной жизни соки.

Потом девушка поняла, что осталась совсем одна. И Он смотрел на нее. Искра, с величайшим трудом придя в себя после пытки, устроенной ей Им, его голосами и его приспешниками-эггелами, подняла голову и посмотрела на Него.

Он был всем живым – когда-то живым. Он жил тем, что пил чужие жизни, пил чужие чувства, страхи, пил плоть и кровь, душу и ауру. Его невозможно описать, ибо невозможно описать всё. Он имел тысячи обликов и походил на туман, в коем проступали миллиарды чьих-то лиц. Искра никак не могла восприять его: он был большой, или… его не было вовсе?

Он был непостижим, и великолепен и страшен.

Искра ощущала, как миллиарды смотрят на нее, оценивают ее прелести, прикасаются к ней…

Жуткий вой оглушил, ослепил ее. Он лился, изменяясь и переливаясь, лился – Искра тщетно вырывалась из пут – и, в конце концов, с нестерпимой болью сформировался в одно торжествующее слово:

– Царица!

Он – Тысячеликий – отец Тьмы, сын Хаоса, постепенно принимал вид человека. Вот Он превратился в монстра, истекающего потоками слизи, окруженного ореолом черных, жужжащих точек, затем лицо его побелело, и вскоре, пройдя сквозь череду бесконечных кошмарных трансформаций, перед девушкой предстал молодой человек. Он опустил на нее руку, с силой сжал лоно и, поцеловав в пупок, со странной улыбкой повторил:

– Царица! Ты еще послужишь мне, не так ли?

Искра проснулась, а вернее очнулась, и обнаружила себя в углу, обернутой в одеяло. Страшный сон не выходил из головы, ее трясло, и она еще долго не могла успокоиться и придти в себя.

Стояла глубокая ночь. Везде царила полная тишина. Гнетущая темнота, усиленная пережитым во сне кошмаром, давила так, что девушка боялась пошевелиться. Долгие одинокие ночи, проводимые во дворце, плохо действовали на ее психику. Искра с детства привыкла спать с любимой нянькой Нюшей, с сестрой Младой, с подругами, с Буяной, наконец. Ей всегда хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом, пусть за стеной, но чтобы был; она легко засыпала под переливчатые голоса служанок, под шумные песни подгулявших горожан, под степенные речи вельмож, с коими Вятко любил засиживаться допоздна в саду, за кувшинчиком бражки, прямо под окнами ее опочивальни.

Здесь ничего этого не было. Дворец, такой великолепный, оказался холодным, словно склеп. Да еще эти кошмары…

Искре казалось, что эта ночь ее убьет. Что утро не принесет радости, и поэтому жить, просто жить незачем. Пусть провалятся к Дуву все, кто решил ее судьбу. Она обманет их. Обманет. Как поступил воевода Бой, когда наутро осознал, что в пьяном угаре зарезал собственного сына? Утопился!

"Нет, нет, – с ужасом подумала Искра. – Что за мысли такие? Никогда…"

– Никогда! – закричала она и вскочила с места. – Это твои проделки, Тысячеликий? Тебе нужна моя плоть, моя душа? Не дождёшься!

"Но что же я сделаю? Брошусь в объятья Мечеслава?" В данный момент, мысль о Мечеславе показалась девушке такой спасительной. Он ведь любит ее. И он весьма привлекателен.

Нет.

Нет?

Может быть не зря ночь – время любви. Ночью к нам приходят самые смелые фантазии, ночью мы совершенно теряем голову и предаёмся безумным мечтам – таким мечтам, о которых днем вспоминаем со стыдом. Особенно если они подпитаны страхом и безысходностью. Зачем себя обманывать, ведь Искра по ночам не раз забывалась в грёзах о нём. Зачем упрямиться? Зачем ломать себе жизнь и оплакивать свою судьбу, подобно Велимиру или этому святоше Клеомену? Она сама говорила царю о несгибаемом духе венежан. Где же этот дух? Быть сильной не значит быть справедливой. Она совершит этот поступок, а на остальное ей наплевать.

Подумав об этом, Искра надела халат, и вышла в коридор. Там властвовала непроглядная тьма. Но она не хотела зажигать свечу, чтобы не привлекать внимание. Идя на цыпочках, по стенке, неприятно холодной и влажной, девушка добралась до круглого зала. Там также оказалось темно и, к счастью, пусто – привратница отсутствовала, скорей всего, где-нибудь спала.

Постепенно ее глаза привыкли к темноте, но это мало ободрило Искру – она поняла, что не знает в каком из трех оставшихся коридоров находятся покои Мечеслава. Девушка смутно помнила, что в ту роковую ночь, когда погиб ребенок Анеи, царь пришел откуда-то справа. Искра посмотрела туда – в той стороне зияли чернотой два коридора.

Искра зашла в один из них и остановилась. Тут очень холодно, значит, здесь никто не живет. Она вошла в другой, и… сердце ее бешено заколотилось.

Мечеслав был где-то рядом. Не чуя под собой ног, она шла, обхватив плечи руками, и все сильней и сильней волновалась, должно быть точно так же, как и он, когда признавался ей в любви. Она боялась, и сама себе казалась сошедшей с ума.

Дверь его была чуть-чуть приоткрыта и через узкую щель пробивался свет. Искра остановилась, ее знобило, но не от холода, и лоб покрылся испариной. Она сделала еще шаг, но потом развернулась и тихо побежала назад.

Нет, упрямо подумала она, остановившись. Назад пути нет. Она сделает это.

Дверь медленно открылась. Мечеслав, сидевший в отремонтированном кресле, при полном параде – в подлатнике, в сапогах, – с книгой на коленях, вскочил. Книга, зашелестев страницами, упала.

На пороге, прислонившись к косяку, стояла робко улыбавшаяся Искра.

В конце концов, это должно было когда-нибудь случиться, и случилось. В Воиград прибыли братья. Наверно всё княжество вышло поглядеть на это великолепное зрелище, и старики, утирая слезы, вспоминали, как когда-то, лет уж тридцать назад, приснопамятный царь-батюшка Блажен отправлялся на запад, во главе примерно такого же сверкающего войска. Отправлялся в свой последний поход. Глупый Эйк! И что ему дала та победа? Ничего, лишь чашу с цикутой! Вот так владыки Треары отблагодарили своего последнего героя – отравили его и присягнули на верность пяти королям, которые превратили еще совсем недавно могущественнейшую империю в собственную игрушку.