Picaro - Ученик

– Но забыл Петер, – чернорясый покачал указательным пальцем, – что не в женских прелестях счастье. Груди белые, щеки красные, бедра пухлые – все суета и тлен. Главное – вера в Бога и жизнь праведная. Ибо рек Господь: "Не гонись за счастьем земным".

Женился наш мастер, сыграл богатую свадьбу, и появилась у него в доме хозяйка. Была она девка хитрая, не даром из пришлых голодранцев. Тех папаши да мамаши ловчить, хитрить, изворачиваться сызмальства приучают. Чужакам соврать – что нам глоток воды сделать…

Отец Кнут приложился было к кружке с пивом, но оказалось, что она опустела. Не успел он взглянуть на хозяина харчевни, как тот сам предложил еще налить. А парень с серьгой и его приятель тоже себе заказали. Перед тем, как отойти от стола, хозяин посмотрел на Урса:

– А ты? Давай, говори. Чтобы я потом опять не бегал.

Паренек отрицательно мотнул опущенной головой – щеки Урса горели, губы дрожали от гнева:

– У меня еще есть.

– Только вы, святой отец, – хозяин повернулся к монаху, – без меня дальше не сказывайте. Я быстро.

– Хорошо, – Кнут кивнул. – История сия весьма поучительна. Жаль, что людей так мало. Ее бы каждому послушать не мешало. А то люди о Боге забывать стали.

– Вы тут до вечера оставайтесь, – предложил парень с серьгой. – Днем-то все при деле, кусок хлеба для себя и детишек зарабатывают. А как стемнеет – сюда, в "Белку" – много народу придет. Людишки любят здесь посидеть. Вот бы и рассказали всем.

– Про Мевель, – поддержал товарищ, – да о чудесных и страшных знамениях, кои вашему настоятелю привиделись. У нас имперских людишек не любят. Да только боятся.

– Ничего, скоро все переменится, – успокоил монах. – Не зря отец Андреус пророческие картины видел. Переполнилась чаша божьего терпения, прольется гнев на головы нечестивцев. Я посижу здесь до вечера, путь свой продолжу завтра. Переночую – на ночлег меня братья к себе примут, тут обитель неподалеку – и в путь! Мощам святых Августа и Густава поклониться.

Вернулся хозяин, и, промочив горло, отец Кнут возобновил рассказ:

– Женка ювелира не дура была, и, пока свекр со свекрухой жили, нутро свое змеиное не показывала. Тише воды, ниже травы ходила, себя блюла. В церковь с мужем по три раза в день хаживала. Через год забрюхатила…

Первый младенец года не прожил – помер, второй до двух дотянул и от горячки сгорел. Может, оно и к лучшему было, что детишки в невинном возрасте, не согрешив, представились. К себе их Господь забрал несмотря на родительницу. Ювелир после смерти детишек тосковать начал, еще больше к жене присох – не оторвать было. Друзей-товарищей, родителей оставил, все с ней день-деньской сидел… Вскоре, один за другим представились его папаша с мамашей. Схоронил он их, жена волю почувствовала и стала вести себя, как ей хочется. Дом забросила, в церковь ходила через день, деньги из мужа начала тянуть. Зачастили в дом к мастеру Петеру ее родичи. То один, то другой приедет. Переночуют, денег выпросят, по трактирам городским пропьют и к себе. И так круглый год напролет. Только ювелир что-то заработает, как его женка на себя потратит или родичам своим отдаст. Дескать, родным помогать надо – бедные они, да и Господь велел.

– Я бы такую бабу, – не выдержал хозяин корчмы, – бил бы с утра до ночи. Как только бы о деньгах заикнулась – получай! – Он нанес воображаемый удар. – Вот мужики, соврать не дадут! Я свою Марту раз в неделю бью просто для острастки. Чтобы знала, как себя с мужем вести. Попробовала бы она у меня… – хозяин закашлялся.

– Баба для того и создана, чтобы мужа слушать, – сказал парень с серьгой. – Правда, святой отец?

Монах кивнул и, прихлебывая пиво, неторопливо продолжил:

– От Господа велено мужам жен и чад своих держать в строгости и повиновении. Всегда так было и будет. Да только мастер Петер слаб оказался, и вскоре жена его совсем под себя подмяла. Что скажет, то он и делает. Тем более, что она снова понесла, и чуть что не по ней – сразу в слезы, крик, волосы на себе рвать…

Урс взмахнул рукой и глиняная кружка, ударившись о стену, с треском разлетелась в дальнем углу корчмы. Все подскочили, испуганно уставились на паренька. Выпучив налившиеся кровью глаза, хозяин поднялся. Заорал:

– Ты, что – с ума сошел?!

Размахивая руками, подступил к Урсу. Остальные с любопытством следили за происходящим. На лице парня с серьгой явственно читался интерес – будут ли бить захмелевшего чужака? Похоже, он и сам был не прочь принять участие, помочь хозяину.

– Крыса бежала, – Урс, не мигая, смотрел орущему владельцу харчевни прямо в глаза. – Вот я в нее и швырнул. Да не ори ты, папаша, – повысил он голос. – Сколько с меня за твою кружку причитается? Я заплачу.

Ученик ювелира порылся в спрятанном за пазухой кошеле:

– На, держи. Тут и за жратву будет. И пива мне еще принеси.

Он положил на стол четверть гульдена. Хозяин молча взял монету. Недоверчиво попробовал на зуб. В этот момент в харчевню вошли двое. Внимание толстяка переключилось на новых клиентов. Те заказали похлебки, колбасок и вина. Вежливо поздоровавшись с монахом, опустились за стол.

На улице моросил дождь. Белка в клетке устала от своего бесконечного путешествия. Выбравшись из колеса, она сидела на задних лапках и грызла лесные орехи. На стоявшего в дверном проеме, следившего за ней Урса, зверек внимания не обращал. За спиной паренька, в задымленной харчевне странствующий монах продолжал свой лживый рассказ о мастере Петере. В какой-то момент, поняв, что больше не выдержит, Урс взял кружку с пивом и нарочито неспешно вышел за дверь. Узел с посохом он оставил у стола, дав понять подозрительно зыркнувшему хозяину, что бежать с его драгоценной посудиной не собирается. Впрочем, на уход паренька никто кроме повара внимания не обратил – все слушали болтовню чернорясого. Тот уже закончил с прошлым семейства Граф и подбирался к настоящему:

– Забрала она в доме полную власть, а тут как раз в Мевель перебрался один типус. И если поначалу женка мастера просто зловредная баба была, так этот – Джорданом его звали – оказался настоящий злодей. С малолетства в ученики к проклятому алхимику поступил, продал душу Диаволу. Потом люди его хозяина на костер отправили, но самому Джордану удалось улизнуть. Бежав в Мевель от людского гнева, проклятый колдун стал заводить на новом месте знакомства. В доверие к честным бюргерам втираться. Дескать, лекарь он, любую болезнь излечить может, недорого возьмет. Некоторых, действительно, от хворей избавил, да только места в Раю лишил. Ибо Диавол и его приспешники ничего просто так не делают. За любую помощь от адских сил, человеком принятую, – дорогую цену заплатить придется. Не сегодня, так завтра, не завтра, так на смертном одре. Диавол ни о чем не забывает, у него каждый на учете. Все до одного грешники в особые книги записаны! Кому что дадено и что взамен стребовать полагается. Любой грех, даже в мыслях человеком совершаемый, сразу огненным пером, кровавыми чернилами ложится на выделанный из человеческой кожи пергамент. И когда приходит время Господу новопредставившегося судить, куда ему отправляться – на небеса или в преисподнюю – Диавол тут как тут. Хвостом дрожит, копытами от нетерпения постукивает, а в когтях уже книжка наготове. Господь бы и рад душу к себе принять, он все простит, но черт своего не упустит – зря что ли старался? Сует свои записи, а там красным по белому: все грехи – от первого до последнего. И никуда грешнику не деться, приходится вместо Рая в Ад отправляться.