Picaro - Ученик

Паломник же в Годштадт вернулся и вскоре настоятелем стал, так как его приемный отец той же зимой почил в бозе. Много чего с тех пор произошло, не раз отец Николаус себя мудрым и благочестивым мужем показал. Больницу для хворых всякими болезнями при монастыре пристроил, чего ранее не было. Приют для незаконнорожденных младенцев открыл. Уж лучше пусть сирот при живых родителях монахи воспитывают, чем дурам-бабам знахарки плод вытравливают. Любому, кто днем или ночью в монастырь за куском хлеба обращался, – не отказывал. Правда, еду потом приходилось отрабатывать.

И вообще, отец Николаус большой справедливостью отличался. Монастырь, по древней, испокон веков пошедшей традиции обладал правом убежища. Где же еще в Веселых кварталах его людишкам искать? Так вот отец Николаус точно знал, кого укрыть, чьи прегрешения Господь простит, а кому от ворот поворот показать. Бывало, таким особам отказывал, что некоторые из "ночного люда" этим очень недовольны были, да что поделаешь. С верным слугой Господа Всемогущего не шибко-то и поспоришь: людишек, как своих, так и чужих, настоятель держал крепко. Что называется, в кулаке. А кулак у него был под стать могучему бойцу: одним ударом бычка укладывал. Но то, с чем почтенный монах столкнулся в последние дни, поставило его в тупик. Да тут бы на его месте любой за голову схватился…

Ведшая к монастырю улица, чем дальше от моста, чем ближе к обители, тем полнее была народу. Да не "ополченцев" с топорами, а баб, ребятишек, стариков и старух. Были и юноши, и зрелые мужики. Бедные и хорошо одетые. Все с узлами, ручными, нагруженными домашним скарбом тележками. Кое-кто, побогаче, на повозках, поверх перин и тюков сидел. Лица у всех печальные, многие бабы и девки плачут, а как фон Швертвальда с его стрелками видят, сразу испуганно замолкают.

Правда, стоит проехать, как в спину шипят, что твои змеи, проклятия и угрозы вполголоса. Венк сразу понял, что это беженцы из соседних кварталов. Когда ему отец Николаус догадку подтвердил, только молча кивнул. Настоятель, пока их к монастырю вел, попытался разговорить рыцаря, расспросить о последних новостях – тот отвечать не стал. Вежливо, но сухо улыбаясь, отмолчался. Только у самых ворот, когда во двор, забитый братией в черном, въезжали, тихо сказал:

– Всему свое время, святой отец. Будет и нам с вами о чем поговорить. Только чуть попозже. Наберитесь терпения, прошу вас.

– Хорошо, мессир, – настоятель совсем помрачнел. – Вы один пойдете или..?

Монах выразительно поглядел на въезжавших в ворота спутников Швертвальда.

– Один, – Венк соскочил с седла, бросил поводья оруженосцу.

– Ждать, не болтать, – коротко приказал рыцарь Херберту. – Курц, останешься здесь. Возвращусь… самое большее через два часа.

Фон Швертвальд повернулся к настоятелю, слегка поклонился:

– Ведите, святой отец.

Тот, сутулясь, двинулся мимо расступающихся братьев ко входу в церковь. Окованный железом наконечник посоха выбивал искры из гранитного булыжника, которым был вымощен двор. Ловя на себе любопытные, внимательные взгляды кланяющихся монахов, Венк мысленно усмехнулся. Перед тем как покинуть сегодня свою комнату, он целый час терпел манипуляции Квисли – личного брадобрея графа Ландера. Последние недели тот часто, в разное время суток навещал жилище Швертвальда. Сегодня, благодаря его стараниям, цвет волос Венка стал каштановым. Лицо украсили густая борода и усы, кожа приобрела темный загар, добавилось морщинок.

Поглядев на себя в зеркало после процедур, рыцарь убедился, что выглядит лет на десять старше. Конечно, можно было сделать гораздо проще – надев на голову шлем, опустить забрало. Так обычно поступали по его приказу люди из "своры" – вот и сегодня их физиономии никто не увидит. Но у оруженосца с Хербертом и других – задача простая – защищать. Ему же предстоит говорить. И не просто молоть языком – убеждать. Да так, чтобы поверили. А человеку с открытым лицом верят быстрее: он в этом за свою жизнь убеждался не раз.

В стене, окружавшей монастырь Нищих Братьев, имелось трое ворот и пять калиток. Остальные входы-выходы, о которых непосвященные даже не подозревали, располагались под землей. Катакомбы, оставшиеся от древних строителей, добывавших известняк, пролегали под всеми зданиями монастыря. Некоторые из них уходили далеко за пределы его стен и заканчивались порой в самых неожиданных местах. Фон Швертвальд знал только о двух – обоими когда-то пришлось воспользоваться. Отлично замаскированная дыра под обрывистым берегом Троицы и проход в винный погреб заведения "Королевский шут". О существовании же остальных рыцарь только догадывался.

Впрочем, сейчас это его не интересовало. Встреча, о которой он договорился через отца Николауса, состоится под землей, но попасть туда предстоит изнутри монастыря. Настоятель провел гостя в пустую трапезную. Там, за пыльным гобеленом, изображавшим мучения какого-то святого – беднягу насаживали на кол – оказалась маленькая дверь. За ней – большой, загроможденный пустыми бочками и глиняными горшками чулан.

– Проходите, – настоятель посторонился, пропуская гостя. – Идите, мессир.

Стараясь не споткнуться, рыцарь сделал несколько шагов. В нерешительности остановился: дверь закрылась и в помещении стало темно, хоть глаз выколи. Отец Николаус сдавленно чихнул, пробормотал "Прости, Господи" и ловко протиснулся мимо Венка вперед. Защелкал кресалом, в руках настоятеля загорелся фонарь. На потолке и стенах заплясали тени, метнулись по полу испуганные мыши.

– Сюда, – поманил отец Николаус.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не упасть, Венк подошел к монаху. Тот стоял перед неожиданным в таком месте предметом – скульптурой. Серая от пыли фигура изображала сидящего на троне монарха со скипетром и державой. Голову неизвестного властителя закрывал кусок черной материи.

– Кто это? – поинтересовался рыцарь.

Отец Николаус пожал плечами:

– Не знаю. Если хотите, можете посмотреть.

Говоря, настоятель отвернулся. Обойдя скульптуру, он просунул руку в зазор между спинкой трона и стеной. Закряхтев от неудобного положения, стал там что-то нащупывать. В левой руке монаха раскачивался горящий фонарь. Поколебавшись, Венк потянул за угол плата, прикрывавшего голову мраморного монарха. Кусок траурной материи легко соскользнул. С каменных плеч на рыцаря глянул пустыми глазницами настоящий человеческий череп, увенчанный медной, позеленевшей от времени короной.

Чертыхнувшись, фон Швертвальд непроизвольно отступил назад. Издав нервный смешок, отец Николаус быстро сказал: