Денис Юрин - Доспехи из чешуи дракона

Топор на телеге имелся, да и ручка самострела угрожающе торчала из-под овечьей шкуры, но вот сам забулдыга был мертв. Бродяга заметил это, когда до телеги оставалось каких-то десять шагов, заметил и застыл, позволив понурым лошадкам довезти до него воз с мертвецом.

Возница полулежал-полусидел на одном из тюков, запрокинув голову назад и свесив руки, как плети. Ничто не указывало на причину смерти, но одно Шак точно знал – в смерти торговца были неповинны разбойники. Хоть местность и кишела лихими людьми, но на теле мертвеца не было видно ни одной раны, кроме небольшого пореза на правой ладони. К тому же вряд ли злодеи позарились бы на его товар. Один из тюков порвался, и из него торчал кусок сырой, недубленой кожи. Мужик ехал в город даже не на базар, а к кожемяке. Кроме ремесленника, мастера обработки шкур, груз сырья ни для кого не представлял интереса, да и стоил сущие гроши. Даже в голодные годы войны грабители не связались бы с такой поклажей. Они обычно забирают лишь оружие, драгоценности, одежду, кошельки и прочие вещи, которые легко увезти и несложно продать.

Простенький, слабенький самострел, стрелявший не дальше сорока шагов, был не заряжен, поскольку был нужен торговцу не сейчас, а на обратном пути, когда бы он возвращался из города на пустой телеге, но с деньгами. Шак осторожно вытащил его из-под овчины и осмотрел. Спусковой механизм, как и следовало ожидать, основательно проржавел. Из самодельного оружия – деревенского подобия охотничьего арбалета – стреляли нечасто, да и то наверняка отгоняя ворон с огорода. Оружие было никчемным, но его грозный вид мог отпугнуть дураков, которых на дорогах встречалось немало.

Небрежно закинув за спину проржавевший трофей, благо, что крепежный ремень еще не совсем сгнил, Шак зашарил рукой под овчиной в поиске связки арбалетных болтов. В конце концов, он ее нашел и, положив рядом с собой на землю, всерьез призадумался, что же делать дальше. Инстинкт мародера, живущий в каждом бродяге, настаивал обшарить мертвеца и забрать все ценные вещи, однако природная осторожность молила обождать со сбором трофеев до установления причины смерти. На самом деле, возможных вариантов случившегося было немного, притом все насильственные отпадали. Долгая болезнь, наконец-то доконавшая организм, разрыв сердца от страха, что еще могло сгубить человека в дороге? Третий, самый худший вариант, напрашивался сам собой: мужик ехал из той части графства, где свирепствовал мор, страшная, заразная болезнь, симптомов которой Шак пока не знал.

Выбирая, что же ему делать: забрать добычу или сжечь телегу вместе с трупом и лошадьми, бродяга внимательно присмотрелся к умершему, прежде всего к его бледному лицу, от которого примерно с полчаса назад отлила кровь.

«Смерть, определенно, произошла из-за остановки сердца, но причина не в испуге, тогда отходят мгновенно, а мужик мучился минут пять, если не более…Вон рубаху на груди порвал да ручищами так сильно в телегу цеплялся, что не заметил, как пару раз об вострый топор резанулся…Глазища выпучены, рот открыт, скорее всего, задыхался перед смертью. Эх, грудину бы его посмотреть, да боязно дотронуться».

Найдя на обочине довольно длинную палку, Шак осторожно раздвинул края порванной рубахи. Грудь мужика была ярко-красной, расчесанной в кровь, а в ладони левой руки, которую бродяга до этого момента не видел, был крепко зажат какой-то предмет на длинном шнурке. Не дотрагиваясь до тела, разжать кулак не представлялось возможным, поэтому Шак взял топор и просунул острие между основанием кисти и фалангами одеревеневших пальцев мертвеца. Всего один резкий нажим, и на песок дороги выпал небольшой кругляш на шнуре.

Из груди шарлатана вырвался протяжный звук, означавший одновременно и облегчение, и удивление. Теперь он точно знал причину смерти «сдиральщика шкур», порадовался, что барахло не заразно, но был поражен, увидев знакомый предмет на этом берегу Удмиры.

Отстояв в небе положенный срок, солнце, как честно исполнивший свой долг часовой, устало покатилось на отдых, к горизонту. Наступила пора, именуемая в народе ранним вечером, то есть когда детишки еще играют во дворе, а чуткие мамаши, чей смысл существования сводится к заботе о малышах, а зона обитания ограничивается кухней, только приступают к приготовлению ужина.

Солнце еще светило ярко, ленивица Удмира мерно несла свои темно-синие воды, а на ее левом берегу, несмотря на строжайшие запреты родителей, резвилась группка детишек шести-восьми лет. Мальчишки бегали за девчонками, пытаясь вцепиться грязными пальцами им в косы; те, визжа и подсапывая от восторга, убегали, в общем, детвора репетировала взрослую жизнь; жизнь, которую им суждено вскоре прожить, если, конечно, из Реки не появятся страшные чудовища и не сожрут весь мир.

Эти мыслишки завелись в юных головках не сами по себе. Доверчивых деток постоянно запугивали строгие родители и безобидные с виду деревенские бабки. Одни крепко бранились и сурово наказывали за игры на берегу ремнем, другие мирно ворковали, рассказывая на ночь ужасные истории о кровожадных существах, обитавших на дне Реки и в лесных чащах правобережья. Однако детское любопытство брало верх над потаенными страхами и боязнью отцовского ремня. Действительно, чего пугаться, когда солнце стоит высоко? Чудовища появляются ночью, а день – пора добра, увлекательных игр и нескончаемого веселья.

Нагонявшись вдоволь за девчонками и попутно передравшись между собой, ребята заскучали и в поисках чего-то нового подошли к самой воде. И тут их внимание привлек какой-то черный предмет, лежащий на прибрежных камнях всего шагах в тридцати вверх по течению. Любознательные юнцы не раздумывали, стоит ли приближаться или нет, они азартно помчались наперегонки, громко испуская победоносные крики, когда удавалось поставить подножку вырвавшемуся вперед товарищу.

К сожалению, ничто не бывает вечным. Забава вскоре оборвалась, а радость на детских рожицах сменилась испугом. Куча черно-желто-зеленого тряпья зашевелилась, и из-под нее медленно поднялся грозный, закованный в черные доспехи рыцарь. Двое из пяти парнишек дружно заплакали и пустились наутек, трое остальных тоже побежали прочь, но не плача, а мочась на ходу в штаны. Теперь детвора знала, как выглядит речное чудовище, оно очень походило на рыцарей из замка, но было без коня, меча и щита.

Какое-то время воин стоял на одном месте и озирался по сторонам, потом поднял голову вверх и долго смотрел на солнце, уже не столь жгучее, как несколько часов назад, но все еще яркое. Неизвестно, чем не угодило небесное светило засоне-рыцарю, но он пригрозил ему кулаком и громко произнес непристойное проклятие в адрес плывущего по небу желтого лика, затем нагнулся, подобрал раскиданные плащи и, небрежно волоча их за собой по мокрой гальке, направился в сторону ближайшего кустарника. Он шел медленно, пошатываясь и скользя на мокрых камнях, а иногда и падая на колени. После каждого нового соприкосновения с камнями из-под забрала доносился яростный, нечленораздельный рык, напоминавший рев рассвирепевшего зверя.