Денис Юрин - Доспехи из чешуи дракона

Дурные предчувствия не оправдались. На телеге не лежал хладный труп с перерезанным горлом. Семиуна вообще поблизости не было, а возле переднего правого колеса валялся разряженный самострел. Стычка с гробовщиком все-таки произошла. Лекарь выстрелил в него, наверное, лишь ранил, а может, совсем промахнулся и, позабыв о собственных ранах (а такое иногда бывает, когда ты на взводе) и руководствуясь юношеской глупостью, погнался за ним в лес, где, скорее всего, и угодил в ловушку. Иного объяснения исчезновению компаньона Шак не находил. Ему нужно было срочно возвращаться в лес и искать тело напарника, возможно, лишь бессознательное, а не бездыханное.

Ругая молодого человека за легкомыслие и элементарное неумение рассчитать свои силы, Шак оторвал от борта телеги жердь поменьше да потоньше и, стиснув зубы от нового приступа боли, обломил ее о колено. Одежда долго не задерживалась на теле шарлатана, таково уж было проклятие зловредной судьбы: стоило лишь ему надеть новую рубаху, и она в тот же день рвалась, пачкалась, терялась или превращалась в непотребные лохмотья. Прогулка по лесу доконала грубую холщовую ткань, недавно снятые с мертвеца одежды уже превратились в грязные, рваные обноски, в которых стыдно было появиться не то что в городе, даже в деревенском захолустье. Поэтому Шак особо не печалился, порвав истрепавшийся балдахин на множество тонких лент и довольно широких полосок. Половину тряпок он обвязал вокруг обломка жерди, превратив его тем самым в плохонькое подобие факела, а остаток засунул за пояс, поскольку понимал, что дольше пяти минут самодельной конструкции не гореть.

Обычно факелы пропитывают специальной горючей смесью, чуть реже, но тоже довольно часто, лоскуты ткани макают в водку, тогда тряпка дольше горит. Отсутствие под рукой и той и другой жидкости значительно сокращало срок службы факела. Еще хорошо, что ткань разорванной рубахи была не сухой, а слегка волглой, как раз в том состоянии, когда могла с трудом загореться, но не сразу прогореть.

К счастью, Семиун не трогал огнива, оно находилось там же, куда Шак его положил, то есть под одним из тюков с сырой кожей. Трясущимся пальцам не с первого раза удалось высечь огонь, но когда он вспыхнул, жадно поедая материю, а маленький пятачок между телегой и лесом осветился мерцающим светом, Шак понял, что ему не придется никуда идти.

Прежде всего Шаку в глаза бросилось небольшое пятно крови возле телеги, затем он заметил тонкую полоску следа колес на земле и четкие отпечатки конских копыт. Здесь проезжал экипаж, не телега, не крестьянская повозка или волокуша, а настоящая добротная господская карета, запряженная как минимум четверкой лошадей. Ее сопровождал эскорт, копыта скакунов были по-другому подкованы, да и следы были иными. Во время остановки лошади, везшие карету, стояли на месте и лишь слегка перебирали копытами, в то время как следы верховых шли кругами. Всадники несколько раз объезжали телегу, что значило лишь одно: они почему-то захотели взять Семиуна с собой, лекарь воспротивился чужой воле, оказал сопротивление, и завязался скоротечный бой, результатом которого стала небольшая лужица крови.

Картина произошедшего не была ясна, в голове Шака закружилось множество «почему?» и «зачем?». Почему благородный путешественник обратил свой сиятельный взор на раненого паренька? Зачем понадобилось забирать Семиуна с собой? Если он надерзил высокородной особе, то его прикончили бы на месте.

Шак догадался о наиболее вероятной причине потасовки, лишь когда повернулся лицом к лесу. В одном из деревьев торчал болт от того самого самострела, что теперь валялся под телегой и был не только разряжен, но и раздавлен конским копытом. На короткой деревянной палочке, вогнанной в сосну не более чем на четверть пальца, висел кусок черной материи. Когда бродяга дотронулся до него, то к пальцам прилипла вязкая субстанция, запекшаяся кровь. В тусклом свете мерцавшего, то гаснущего, то ярко вспыхивающего факела Шак не мог разглядеть, был ли оторванный кусок от черного балдахина «монаха», но по специфическому запаху мертвечины, впитавшемуся в ткань, бродяга пришел именно к этому выводу. Еще до того, как самодельный факел погас, картина произошедших событий промелькнула перед глазами авантюриста.

Сделав свое черное дело и попутно похоронив выследившего его простачка, то есть Шака, гробовщик спокойно вышел из леса, ведя за собой лошадей. Он вышел точно туда, где стояла его развалюха-повозка. Возможно, она служила ориентиром для сообщников, вероятность существования которых путниками почему-то не рассматривалась. Семиун выстрелил и ранил «монаха», скорее всего, в плечо; тот благоразумно решил не нападать на обладателя самострела, ожидая, что парень кинется за ним. Неизвестно, почему гробовщик не воспользовался арбалетом, возможно, он его позабыл или на то были иные причины.

Однако юный лекарь оказался умнее, чем враг предположил, и вместо того, чтобы безрассудно кинуться в погоню, перезарядил самодельное оружие и стал поджидать, пока у гробовщика закончится терпение отсиживаться в кустах. Через какое-то время подъехали сообщники злодея, вот тогда-то все и произошло: быстро и без единого шанса на успех. Семиун не мог убежать, да и всадники догнали бы телегу буквально через несколько шагов. Бедному парню оставалось лишь сопротивляться, пытаясь подороже продать свою свободу, а в конечном итоге и жизнь. Второго болта возле телеги не было видно, наверное, он остался в теле «монаха» или одного из охранников, а если парень промахнулся, то застрял в борту кареты. Перезарядить оружие Семиун, естественно, не успел, и ему оставалось лишь отбиваться от мечей охотничьим ножом. Это было б смешно, если бы не было так трагично!

Шак не догадывался, по какой причине злодеи не расправились с лекарем на месте, а пленили и увезли с собой: что они хотели у него выведать, какую тайну, которую он, по их мнению, знал, хотели выпытать? Ответа на эту загадку, увы, не найти. Бродяга и не пытался утруждать свою голову бессмысленными размышлениями. Он точно знал лишь одно: Семиун обречен, на помощь парнишки уже не стоило рассчитывать. Трудная, почти невыполнимая задача по поиску и казни колдуна теперь всей тяжестью давила только на его широкие плечи.

Деревенские таратайки непригодны к долгим дорогам. В начале второго часа езды Шак понял, зачем обдирщик шкур взял с собой в город топор. Не самый мирный из инструментов домашнего хозяйства был нужен не столько для борьбы с придорожной шантрапой и лесными бандюгами, сколько для починки то и дело ломавшейся телеги. К несчастью, единственное средство ремонта было утеряно, и вот результат: потрескавшиеся колеса расшатались и ходили ходуном, раздражая слух омерзительным скрипом, а ведь воз был почти пустым, кроме двух тюков со шкурами и развалившегося на них бродяги, на телеге не было ничего. Конечно, можно было бы бросить колымагу и продолжить путь на лошади, так, несомненно, вышло б быстрее и проще, но в то же время Шак испытал бы некоторые неудобства. Во-первых, пока лошадки тянули воз, натерпевшееся побоев тело отдыхало, во-вторых, лишившись повозки и остатков поклажи, путник потерял бы деньги. Хоть его и считали хитрецом, но продать товар, который находился не перед глазами доверчивого покупателя, а где-то там, на дороге, еще не удавалось ни одному мошеннику.