Василий Кононюк - Все только начинается

Боку смотрел на противника, прыгающего как кузнечик через раненых сородичей и раздающего по дороге экономные уколы своего клинка. Бешенство поднималось волной в его груди, и мысль вертелась назойливой пластинкой: «Они убили нас нашим же оружием». Наконец русский перестал обращать внимание на раненых и стрелой бросился к нему, держа оружие острием вверх в согнутой руке, практически прислонив шашку обухом к плечу. Он бежал смещенный на полкорпуса, так, чтоб встретиться с Боку правой рукой против его правой руки, и Боку Мамедов уже знал, он будет бить русского приемом, которому его обучали дед и отец с раннего детства.

«Казаки всегда рубят сильно, от плеча. Их шашки тяжелее, такой удар трудно отбить. Твоя шашка легче, и ты должен быть быстрее», — учил его дед. Учил наносить первый удар, быстрый и легкий, концом шашки в локоть противника. Затем клинок ныряет под руку и продолжением удара впивается в шею. Для этого нужно было вовремя сделать быстрой шаг правой, слегка наклонить вперед корпус и рубить. Но бегущий на него противник внезапно метнулся влево и вниз, боль обожгла правую опорную ногу, и, заваливаясь вперед, он еще успел заметить летящее снизу темное лезвие. Мир перевернулся перед глазами, небо поменялось местами с землей. Еще он успел увидеть чье-то обезглавленное тело с шашкой в руке и удаляющуюся спину противника, продолжившего свой танец с перепрыгиванием через лежащие на земле тела. Его душа, взлетев над полем боя, увидела всю картину, и он понял, что с ним случилось.

Резко рванув вправо и перебросив шашку в левую руку, Саша в низком наклоне рубанул под колено выставленную вперед правую ногу соперника и возвратным движением вверх отсек голову, падающую навстречу клинку. Нужно было спешить, некоторые раненые начали приходить в себя и пытались подняться на ноги. Перебросив клинок в правую руку, Саша поспешил вперед — прервать эти ненужные и опасные телодвижения.

Через минуту после детонации все было закончено. С правой стороны от полковника, куда побежал Щука с двумя арбалетчиками, вообще никто не поднялся с земли, и тот, пройдя свой участок, побежал дальше в лес, где скрылся Гусь с напарником. Слева выживших и вставших на ноги было значительно больше, но ни убежать, ни оказать сопротивление быстрому и смертоносному, как удар молнии, экстрасенсу никто не смог. Нанеся последний удар, он вскинул вверх руку с окровавленным клинком и, подняв лицо к небу, грозно прокричал что-то на неизвестном, шипящем как змея языке.

— Собрать оружие и трофеи! — громко скомандовал он бойцам, пряча свой клинок.

Сам подошел к первому сраженному противнику, снял ремень с ножнами, вложил в них его шашку, подобрал трехлинейку с оптическим прицелом и отправился к полковнику, громко распевая незнакомую тому песню:

— Кончилась наша потеха, — обратился Саша к полковнику. — Осликов жалко… самые умные были из этой компании. Видели, как упирались, не хотели на поляну идти? Чувствовали… только их мне не удалось заморочить. — Он задумался на секунду и продолжил совсем о другом: — Если есть желание, можем двинуть в сторону аула на следующую поляну. Думаю, часа через три, а то и раньше должно подойти подкрепление из близлежащих селений. Повторим наш подвиг.

— Хорошего понемножку, — хмуро отреагировал тот на предложение. — Вы уверены, что там никого не осталось? «Бабах» получился громкий, — полковник кивнул в сторону леса, ведущего к аулу, — а нам одного с автоматом достаточно будет.

— Экий вы недоверчивый. Выставьте посты, если такое дело. И давайте, чтоб времени зря не терять, с пленным пообщаемся. А то, не дай бог, на сегодня еще один «бабах» запланирован, а мы тут репу чешем.

Не дожидаясь согласия, Саша закинул пленного на плечо и потащил к ближайшему дереву, продолжая громко петь свою песню:

Привязав того к дереву и подставив под босые ноги приклад автомата — «чтоб не холодно было», — Саша вытащил у него затычки из ушей и кляп изо рта, а вместо него пропустил через зубы веревку и прижал голову к стволу.

— Чтоб язык не прикусил, — объяснил он свои действия полковнику. Сам достал свою трость из рюкзака и сел по-турецки перед пленным на траву. — Расскажи нам, дорогой, где, кто и когда готовит теракт, — ласково попросил он.

— Ас хьа нанн дина. — Веревка практически не мешала говорить.

— Грубиян, — сделал вывод Саша и продолжил свою мысль: — Это лечится относительно просто. — Не мудрствуя лукаво, он точно и сильно шарахнул палкой по левому мизинцу на ноге. — Придется тебе дальше босиком… в ботинок, поди, уже не поместится.

— Что вы делаете! Прекратите немедленно! У меня сыворотка с собой. Его же журналистам показывать будут. Зачем лишние неприятности?

— Что ж вы молчали? Конечно, несите. Охота мне с ним возиться. А ты, смотри мне, лучше под кайфом все расскажи, а то будет бобо. — Пользуясь отсутствием начальства, Саша расплющил мизинец на правой ноге. — Не ори. Симметрия требует жертв. Моя бабушка всегда говорила: «До пары, чтоб не съели татары». Она меня, правда, манной кашей кормила, но, думаю, тут этот принцип тоже нелишним будет.

Полковник пришел с набранным шприцем, осуждающе посмотрел на Сашу и воткнул иглу в вену на стопе.

— Камеру бы надо, — вспомнил Саша кинофильмы с допросами в полиции.

— Все под контролем, — снисходительно глянув на него, сказал полковник, — камера, микрофон с вай-фаем и ноут в рюкзаке.

— Круто, — с уважением сказал Саша, — хотите, я буду контролировать, когда он врет?

— Я по глазам это вижу, Горыныч. Отдыхайте, вы и так сделали больше, чем вообразить можно было. Да и слушать вам не стоит то, что говориться будет. Меньше знаешь, крепче спишь.

«Бумеранг. Сам недавно это говорил, ко мне и вернулось. Никому мы, Хор, больше не нужны… мавр сделал свое дело, с мавром нужно рассчитаться».

Саша побрел к мешку с зелеными бумагами проверять свои навыки устного счета.

«Веселое было путешествие, единственно жаль, что ваши традиции праздновать победу над врагом столь несовершенны. Даже ваши предки понимали, что от поверженного врага обязательно нужно что-то оставить на память. Скальп, отрезанные уши, засушенный череп, что-то очень личное и индивидуальное. Кубок из черепа, оправленный серебром… вы многое потеряли, Сеш. Ваша мораль стала убогой, высушенной и пресной. Ваша жизнь — рабской. Наводнив земной шар собой, вы уже, как бактерии в старом забытом бульоне, начинаете задыхаться в миазмах собственных духовных испражнений».