Робин Хобб - Драконья гавань

— И когда же это произойдет?

Зуд под одеждой перерос в жжение. Элис зашагала быстрее. Лефтрин ничего не сказал на это, только прибавил ходу, чтобы не отстать.

— Когда станет ясно, что дело безнадежно, — проговорил он тихо. — Если река обмелеет настолько, что даже «Смоляной» не сможет пройти. Или же если придут зимние дожди, и вода станет слишком глубокой, а течение таким сильным, что мы не сможем его одолеть. Вот что я говорил себе поначалу. Но, честно говоря, Элис, все обернулось совсем не так, как я ожидал. Я думал, к нынешнему времени все драконы уже перемрут или окажутся при смерти, а хранители заболеют, покалечатся или просто разбегутся. Но ничего подобного не произошло. И я привязался к этой молодежи сильнее, чем готов признать, и даже восхищаюсь некоторыми драконами. Например, этим Меркором. Он смел и отзывчив. Он нырнул за Тимарой, когда я уже считал ее мертвой. Крепкая, однако же, девица, — усмехнулся Лефтрин и покачал головой. — Ни слез, ни нытья. Просто встала и ушла. Они взрослеют с каждым днем — и хранители, и драконы.

— И куда быстрее, чем можно было ожидать, — согласилась Элис и распахнула пошире ворот. — Лефтрин, я, пожалуй, побегу к баркасу. У меня вся кожа горит.

— Что ты имела в виду? — окликнул ее капитан, но она не ответила, только припустила бегом, легко оставив его позади. — Я принесу тебе чистой воды, — прокричал он ей вслед.

А она бежала к «Смоляному», и кожа ее пылала.

Синтара вышагивала по берегу, прочь от рыбы, которую благополучно вытащила на берег, когда все остальные запросто могли ее упустить. Она не откусила ни кусочка. И виновата во всем была Тимара, не убравшаяся с дороги, когда драконица вошла в воду.

Люди были настолько бестолковы, что Синтара с трудом их терпела. Чего ожидала от нее девчонка? Что драконица превратится в обожающую ее домашнюю зверушку? Или попытается заполнить каждое мгновение ее комариной жизни? Если ей нужна компания такого рода, пусть заведет любовника. Она совершенно не понимала, зачем люди ищут столь тесных отношений. Неужели им мало собственных мыслей? Зачем они ждут, пока другие утолят их нужды, вместо того, чтобы позаботиться о себе самостоятельно?

Горе Тимары напоминало жужжащего в ухе комара. С тех пор как кровь Синтары брызнула ей на лицо и губы, драконица постоянно, к собственному неудовольствию, ощущала девчонку. И в том не было вины Синтары; она вовсе не намеревалась делиться с хранительницей кровью или создавать между ними связь, которая останется навсегда. И, безусловно, не решала ускорить перемены, происходящие в Тимаре. У нее не было ни малейшего желания создавать Старшую, не говоря уже о том, чтобы уделять ее выращиванию потребное внимание и время. Пусть остальные задумываются о столь старомодных забавах. Жизни людей смехотворно коротки. И даже если дракон изменит кого-то из них так, что его век продлится в несколько раз дольше, он все равно охватит лишь малую долю драконьего существования. Так стоит ли возиться, создавать Старшего, привязываться к нему, если он все равно вскоре умрет?

Теперь Тимара ушла куда-то в одиночку, дуться. Или горевать. Порой разница между этими двумя состояниями казалась Синтаре ничтожной. И вот девчонка ревет, как будто бы слезы могут что-то исправить, а не просто неопрятно выражают человеческое отношение к любым трудностям. Драконица совершенно не желала разделять с Тимарой ощущения: жгучие слезы, текущий нос, саднящее горло. Ей хотелось рявкнуть на девчонку, но она понимала, что от этого та завоет еще горше. Поэтому, скрепя сердце, Синтара бережно коснулась сознания Тимары.

«Тимара. Пожалуйста, хватит этих глупостей. Это лишь доставляет неудобства нам обеим».

Отторжение. Вот и все, чем ответила ей девчонка. Даже не связной мыслью, а лишь тщетной попыткой вышвырнуть дракона из сознания. Да как она смеет так грубить? Как будто Синтаре интересно, что там с ней происходит!

Драконица отыскала на грязном берегу солнечное пятно и растянулась на земле.

«Не суйся в мое сознание», — предупредила она девчонку и решительно закрыла от нее свои мысли, но так и не смогла заглушить до конца смутное ощущение одиночества и тоски.

Двадцать пять моих птиц погружены на живое судно «Золотая пушинка». Совет торговцев Трехога передаст с капитаном денежную сумму, достаточную для закупки трехсот мер желтого гороха на корм голубям.

Эрек, мне наконец-то удалось убедить Совет, что для птиц важно правильное питание. Еще я показала им несколько королевских голубей, включая подросших птенцов, и рассказала, что эти птицы могут откладывать по два яйца каждые шестнадцать дней, причем хорошая пара часто повторяет кладку, как только вылупятся предыдущие, так что легко обеспечить непрерывный приток молодых птиц для стола. Кажется, эта идея пришлась им по вкусу.

Что же до Мельдара и Финбок, могу лишь пересказать слухи из Кассарика. Дама загорелась желанием отправиться с экспедицией и подписала договор. Мельдар, похоже, просто увязался с ними. На судно не брали почтовых птиц — глупейшая оплошность, на мой взгляд. Пока отряд не вернется (если вернется вообще), мы не узнаем, что с ними сталось. Как ни жаль, никаких подробностей для их семей мне выяснить не удалось.

Элис, выпрямившись, сидела за столом на камбузе. Вечер за окном плавно клонился к ночи. На ней было скромное, хоть и необычное длинное платье из мягкой материи. Она так и не смогла определить на ощупь, что это за ткань. Беллин тенью сновала по помещению в своей обычной, тихой и ненавязчивой манере. При виде платья багорщица в удивленном одобрении вскинула брови, заговорщически подмигнула, вогнав Элис в краску, и вернулась к своим делам. Элис опустила голову и улыбнулась.

Беллин стала ей подругой, каких у нее прежде не бывало. Их беседы были редки, но всегда давали пищу для размышлений. Как-то раз она наткнулась на Элис, когда та стояла на палубе, любуясь ночным небом.

— Нам, уроженцам Дождевых чащоб, отпущен не такой уж долгий срок, — заметила Беллин, приостановившись рядом. — Приходится ловить каждую возможность — или признавать, что она нам недоступна, отступаться и искать новую. Человек из Дождевых чащоб не может ждать вечно, если не хочет прозевать так всю жизнь.

Ответа она ждать не стала — как будто понимала, когда Элис необходимо время, чтобы обдумать услышанное. Но этим вечером ее улыбка намекала, что горожанка близка к решению, которое она, Беллин, одобряет. Элис глубоко вздохнула. Так ли это?