Дэннис Фун - Тень Хранителя

Предводительница апсара медленно обвела внимательным, долгим взглядом всех присутствующих. Что-то в ее поведении держало всех собравшихся в напряжении, никто ее не перебивал. Когда она заговорила вновь, в голосе ее звучала непоколебимая решимость:

— Это последний раз, когда я выступаю в качестве предводительницы. — Кира поднялась, чтобы ей возразить, но Энде мягко положила руку на плечо внучки. — Мое место займет Кира. Я всегда буду там, где во мне будут больше нуждаться. А теперь я устала, и мне нужно отдохнуть.

Все почтительно поднялись и покинули шатер старейшей апсара. Плотно закутавшись в накидки, они не расходились в разные стороны, а нерешительно топтались на месте и смотрели в небо на свинцовые тучи, низко проносившиеся по сумрачным небесам.

Месяц клонился к краю небес. Сидя в ложбине на тропинке, поднимавшейся в лагерь братьев, Волк нетерпеливо сжимал рукоять меча-секача.

— Они не пройдут незамеченными, — сказал ему брат Жало.

— Ох, чую я, вокруг меня плетутся интриги, куется измена… Но не рассчитывай, что меня можно будет захватить врасплох голыми руками, — злобно пробурчал Волк.

Жало пожал плечами, сохраняя безмятежное спокойствие, но Роун заметил, как он перенес вес тела чуть вперед, будто готовясь к драке. Мабатан сказала Роуну, что Миза сделает все возможное, чтобы Кришусс держал себя в руках, но в этой лощине они не могли чувствовать себя в безопасности и потому были готовы к нападению. От предстоящей встречи зависело слишком многое. Сотрудничество с хроши открывало им доступ к траслам, а значит, возможность незаметно передвигаться по Дальним Землям. Это дало бы им огромное преимущество в борьбе с Городом.

Волк замер. Прямо перед ним из-под земли возник хроши. Вперед выступил Лампи в своей ипостаси зошипа. После краткого обмена приветствиями воин отошел немного назад к выходу из потайного туннеля и пару раз щелкнул. Оттуда же появились еще с дюжину кровопийц под предводительством Мизы, пронзительно шипевшей на высоких нотах.

Мабатан и Жало обучили Лампи этикету хроши, в соответствии с которым встреча начиналась с представления участников. Лампи называл имя кого-то из группы, сопровождавшей Роуна, те выходили вперед, к ним подходили двое хроши и называли по два имени — одно свое, а другое той местности, где был расположен их дом. Вскоре на прежних местах остались стоять лишь двое — Роун и его сестра.

Когда Стоув откинула капюшон и сделала шаг вперед, у хроши от изумления глаза чуть не выкатились из орбит. На накидке девочки угнездились десятки сверчков, их белые панцири мутно отсвечивали в серебристом свете луны.

— Я — Стоув, пришла сюда из Города.

Роун удивился. Он вдруг понял, что не вполне уверен, как ему следует представиться. Ему казалось, что и он, и сестра его должны назвать своим домом Негасимый Свет, но их селение уже давно было стерто с лица земли. Шагнув вперед и встав рядом со Стоув напротив Кришусса, он проговорил:

— Я — Роун, стою между двумя мирами.

Кришусс оскалился, зарычал и угрожающе поднял оружие.

Лампи усердно застрекотал что-то кровопийце, зашипел на него, но выражение лица хроши оставалось таким же злым и агрессивным. Расстроенно что-то пробурчав, Лампи повернулся к Кришуссу спиной. Он обратился к Роуну, но говорил так громко, что слышали его все собравшиеся.

— Он вызывает тебя на поединок и хочет биться до смерти. Говорит, что, если ты — хранитель пророчества, тебе ничего не будет стоить одержать над ним верх.

Когда половина хроши обнажили ножи, Роун заметил, что все его спутники подошли к нему поближе, готовясь защитить своего предводителя.

Стоув резко повернулась, сверчки слетели с ее накидки, окружили обе группы воинов и застрекотали, причем издававшиеся ими звуки усиливались.

Роун видел, что кровопийцы застыли в нерешительности.

— Лампи, скажи им, чтобы они опустили оружие.

Пока Лампи шипел и нащелкивал, поначалу легкий стрекот сверчков превратился в гулкое, грозное жужжание. Энде и Мабатан первыми положили клинки на землю. Шисос и Миза последовали их примеру. Жало опустил свое обоюдоострое копье, и рядом сложили оружие четверо кровопийц. Двое друзей Кришусса опустили ножи, когда это сделал Виллум. Почти все уже выполнили распоряжение Роуна, но как только он сам опустил на землю меч-секач, Кришусс бросился на него, целясь в горло кинжалом.

В это самое мгновение к глухому гулу сверчков присоединился душераздирающий вопль. Только немой брат!!!

Рванувшись к мечу-секачу, чтобы защититься от нападения, Роун повернулся и увидел, как Виллум схватил Стоув за плечи. Юноша остро почувствовал ее страх за него, за его жизнь. Увернувшись от нападавшего кровопийцы, он заметил, что изо рта и глаз Кришусса вдруг вырвалось пламя. Не успел Роун распрямиться, как все тело кровопийцы охватил огонь, и через мгновение от Кришусса осталась лишь кучка пепла.

В воцарившейся зловещей тишине сверчки опустились на пепел и съели его.

Шисос прошипел что-то Лампи, пощелкивая, а потом — пока тот переводил — в упор, не мигая, смотрел на Роуна.

— Шисос сказал, что знак, поданный сверчками, им вполне понятен. Хроши не станут браться за оружие как наши слуги, но присоединятся к нам в качестве равноправных союзников в нашей борьбе. После того как он всем расскажет о том, что здесь произошло, и проконсультируется со старейшинами, они сообщат, чем конкретно смогут нам помочь.

В рассеивавшейся предрассветной мгле Роун стоял на дороге, ведущей в лагерь братьев, и смотрел вслед удалявшимся фигурам в накидках с надвинутыми на глаза капюшонами. Ему хотелось так стоять и стоять, не двигаясь, чтобы они все еще хоть немножко побыли вместе, но Виллум и Стоув не принадлежали тому миру, к которому относился он сам. Они принадлежали Городу. Дарий был грозным врагом, и откладывать возвращение им было нельзя.

Теперь Роун, по крайней мере, был уверен, что связь между ним и сестрой сохранялась на протяжении тех долгих лет, что она провела в Городе. Он понял это в тот момент, когда услышал ее немой вопль — Только не мой брат! То был крик отчаяния, ужас непереносимой утраты, крик души, в котором прозвучала ее горячая любовь.

Перед тем как уйти, Стоув остановилась рядом с ним, лицо ее было мокрым от слез. Он и теперь чувствовал, как ее изящная маленькая ручка сжала ему руку. Такая белая, такая нежная у нее ручонка… Ей никогда не доводилось тяжело работать на открытом воздухе, она никогда не касалась ни меча, ни лопаты; кожа у нее была гладкой, как у холеной аристократки.