Ольга Макарова - iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Кангасск вскинул голову и горько усмехнулся в ответ.

— Хочешь потягаться харуспексами? — сказал он с беспечностью человека, которому больше нечего терять. — Так я тоже скажу тебе кое-что. Ты — сын Влады и Серега. Тот самый. Потерянный еще в мире-первоисточнике. Тот самый, кого все эти тысячи лет они мечтали вернуть… Омнис был создан с мыслью о тебе. И ты отправляешь его на гибель вместе с теми, кто любит тебя больше жизни — с твоими родителями!.. — внезапно осознав, что уже не говорит, а кричит во весь голос, Кан замолк. — Что скажешь теперь? — хрипло произнес он. — Твой горящий обсидиан подтвердит, что я не вру. А теперь можешь зарубить меня насмерть, но от себя самого ты уже никуда не денешься.

— …Я убью тебя… — мстительно проговорил Макс. Туман в его душе всколыхнулся вновь; карие глаза потемнели, и гримаса ненависти исказила юное лицо. — А потом… потом буду править этим миром, будь он проклят!..

— Вернись к ним, Макс! — крикнул Кан, понимая, что время уходит. — Ты нужен им!..

Все напрасно…

«…что если у меня ничего не получится?» «…я не готов»…

Максимилиан перехватил посох — в тот же момент Кангасск потянулся к рукояти меча… он бы успел, будь перед ним обычный воин, даже такой бывалый, как Орион Джовиб… Но сейчас был не тот случай… Кан едва успел выдвинуть свой меч из ножен на длину ладони, как в воздухе сверкнул серебристый клинок Макса. Боль пришла мгновением позже — и Кангасск Дэлэмэр упал на колени, огласив обсидиановые своды истошным криком… Правая рука его была отрублена выше локтя, наискось — такую рану даже не зажмешь… а это значит… конец… и он, последний Ученик миродержцев, не сумел ничего сделать…

От чудовищной боли все плыло перед глазами; кровь хлестала из обрубка руки фонтаном — и силы таяли вместе с ней…

Максимилиан, спрятав клинок в ножны, перешагнул через лежащего на полу Кангасска… Туман уже схлынул — и миродержцу было даже жаль, что он не сдержался: этот парень не был помехой… честно говоря, он был просто беспомощен перед ним… Но, раздери его гром, он успел сделать свое дело: сказать эту проклятую правду… Правду…

И что теперь делать со всем этим?.. Что?!. Макс задавал этот вопрос кромешной тьме, вторгшейся в его душу, и с каждым разом он звучал все отчаяннее… Но ответ… он все-таки пришел. Не нарра и не Горящий подсказали его Максимилиану… нет, этот ответ родился в нем самом…

«Что ты хочешь попросить у меня, маленький Макс? — пришла затем чья-то мысль. — Я почти всесилен в пределах своей тюрьмы. Потому — проси… Что ты хочешь?»

И Максимилиан попросил. И просьба его была выполнена…

…Когда-то давно… сейчас кажется, что очень давно, почти в другом веке и уж точно в другой эре… Кангасск и Владислава под умирающим солнцем мира Сигиллан говорили о пути Сохраняющего Жизнь… «Если я вместо того, чтобы снести человеку голову, отрублю ему руку, что держит меч, это ли путь Сохраняющего Жизнь?» — такую фразу произнес тогда Кан, особо не задумываясь над ней.

Сейчас, угасая на холодном полу обсидианового дворца, Кангасск Дэлэмэр мимолетно вспомнил тот разговор и пожалел о сказанном.

…Не задавай судьбе вопросов: она ответит…

…Слезы по щекам… горячие… Макс не поверил вначале — прикоснулся руками к лицу… Действительно, слезы… И в глубине души странное, освобождающееся чувство… «Словно распускается лотос,» — подумалось вдруг… Он помнил. Помнил мир, где цвели чудесные лотосы в тихом пруду, окружавшем маленький дом. Это видение было первым, и оно было чарующе прекрасно… далекий мир звал его обратно, и Макс уже готов был откликнуться на зов, когда вспомнил… вспомнил о парне, медленно умирающем от потери крови, и о целом мире, вставшем на тот же путь…

Он не имеет права уйти. Не сейчас!

Максимилиан обернулся… сколько времени прошло?.. жив ли Кангасск Дэлэмэр еще?.. Подойдя ближе, Макс понял, что парень жив. Воли к жизни ему было не занимать, совсем как хрупким северным первоцветам: даже получив такую рану, он не сдался, и раз уж ее невозможно было зажать, то Кан исхитрился просто лечь набок, придавив собственным телом обрубок правой руки и остановив тем самым кровотечение.

Макс опустился рядом с раненым на одно колено… бледен, как смерть, выглядит хуже некуда… но, похоже, спасти его еще можно… Сын миродержцев немедленно снял с пояса флягу с аноком меллеосом и поднял хрусткую костяную крышку…

Услышав звук, столь одинокий и громкий в пустых обсидиановых залах, Кангасск чуть приоткрыл глаза.

— Макс… — беззвучно, одними губами произнес он. — Иди к ним…

— Я пойду, — неожиданно для Кана отозвался Максимилиан. Голос его дрожал. — А ты… ты будешь жить… Прости, если можешь…

Перевернув умирающего на спину, Макс как мог пережал рану и занес над ней открытую флягу… Что-то остановило его, когда он вдруг представил, что, даже выжив, парень навсегда останется калекой… по его вине… И вообще многое будет разрушено и искалечено по его вине, многое уже нельзя будет исправить, но он, сын миродержцев, Максимилиан, должен сделать все возможное.

Череда мыслей заняла в реальном времени какой-то миг… Отложив флягу, Максимилиан подобрал с пола мертвую руку Кангасска… Приставить ее обратно?.. почему хотя бы не попробовать?..

…Первые капли анока меллеоса упали на рану — и та мгновенно вспухла багровым рубцом. Вопреки ожиданиям, Кангасск не кричал, как все, кого когда-либо касалась панацея Гердона.

«Я возьму его боль…» — шепнул в мыслях Макса тот самый голос, и Макс молча кивнул в ответ…

Он истратил весь анок меллеос, который еще оставался в его фляге, пока рука окончательно приросла… Зрелище было удручающее… Максимилиан плохо понимал, зачем сделал это: гораздо проще было просто заживить рану на плече… Но почему-то это казалось очень и очень важным.

«Иди к ним, — сказал голос того, кого три тысячи лет назад люди знали как Малконемершгхана. — Ты нужен своим родителям, маленький Макс. Больше всего на свете нужен… А о Кангасске я позабочусь. С ним все будет хорошо»…

Высохшее море… Уже третий раз в жизни Кангасск посещал этот несуществующий, иллюзорный мир. Только если раньше он бродил здесь по соляным дюнам дна, то теперь — стоял на краю, и пропасть собственной пустой чаши зияла перед ним. Лишь где-то далеко, у самого дна, плескались серые грязные волны… нет, такому пространству никогда не наполниться — жизни не хватит…

— Ты жив, мальчик мой, — услышал Кан голос Малкона. И, обернувшись, увидел его самого. Призрак старика улыбался ему, но глаза его оставались печальны.

— А где Максимилиан? — спросил Кангасск; после того удара он не помнил почти ничего.

— Он там, где ему надлежит быть, — развел руками Малконемершгхан. — Со своими родителями.