Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

— Леди Йин. — Он отпустил лёгкий поклон, на сей раз без малейших признаков улыбки на лице. — Разве вы не должны быть в Салоне?

Я ни то что не посещала его, я даже забросила все дела с отчётами по находящимся под моим покровительствами странами. В нынешних обстоятельствах мне было просто тяжело заниматься ещё и этими, повисшими на шее обязанностями.

— Сомневаюсь, что мир рухнет из-за моего отсутствия этим днём или последующими пятью.

— Понятно. Так что же вас привело сюда?

— Вы. Я как раз искала вас. — Глаза сами собой притягивались в зияющей в полу решётке. Она напоминала канализационную, поставленную разве что с декоративной целью, и очевидно вела к какой-то камере, скрытой под полом. Оттуда лился свет, более блеклый, чем в комнате, где стояли мы с Вирейном, — странное чувство, витавшее вокруг, усилилось… странность какая-то, ровность, гладкость… серость . Свет темнил блеклое лицо Вирейна под резким углом, — но не затенял, даже не заострял черты, не терял в сумраке, наоборот, словно лишал последнего, беспощадно срывая все потаённые покровы.

— Что это за место? — спросила я.

— Мы в прямом смысле внизу дворца, а фактически, — его опорной колонны, что возносит нас над городом.

— Полой колонны?

— Нет, не вся. Только здесь, наверху. — Он смотрел на меня, словно стараясь оценить что-то, но что? Я не могла вникнуть в хитросплетение его мыслей. — Вас не было на вчерашнем празднике.

Не уверена, известно ли было высококровным о том, где провела его прислуга (и не сочли ли они ниже своего достоинства посетить их собственную вечеринку), или то была тайна, сокрытая мраком. В любом случае я ограничилась полуправдивым:

— Просто была не в том настроении, чтобы веселиться со всеми.

— Будь вы там, это, — он жестом указал на решётку подле своих ног, — удивило бы вас куда как меньше.

Я замерла на месте, не двигаясь дальше, объятая внезапно нахлынувшими дурными опасениями.

— О чём это вы?

Он вздохнул, и до меня резко дошло, в каком скверном расположении духа находился скриптор.

— Об одном из важнейших ритуалов праздненства. В День Светлого Пламени на меня обычно возлагают ответственность за увеселение гостей. Трюки, фокусы, ну, и тому подобное.

— Трюки? — Я недоумённо нахмурилась. Все мои познания говорили об одном: скрипторство — чересчур сильное и опасное искусство, чтобы расходовать его на рискованные забавы. Одна неверно прочерченная линия, — и только боги знают, что пойдёт не так.

— Верно, трюки. Того рода, что обычно требуют человеческих… « добровольцев ». — Он подарил мне тонкую усмешку, видя как медленно отвисает моя челюсть. — Сами понимаете, расзвлекать чистокровных, за вычетом такого природного исключения, как вы, — нелёгкое дело. Остальные же… — Он пожал плечами. — Проводя всю жизнь в потакании всяческим капризам и прихотям, такая манера, в конце концов, задаёт определённую планку для… развлечений. Довольно высокую планку. Или низкую, как погляди.

Из-под решётки у ног скриптора, из камеры, прячущейся внизу, донёсся напряжённый голодный вопль, вогнав в холодный озноб сразу обе мои души.

— Во имя всех богов… что вы сотворили? — прошептала я.

— Боги не имеют ничего общего с этим, моя дорогая, — вздохнул он, бросая взгляд в зарешёченную яму. — Так зачем я вам там понадобился?

Собравшись с духом, я принудила себя убраться подальше от решётки. И глазами, и мыслями.

— М-мне… мне нужно знать, если ли способ отправить сообщение кому-нибудь за пределы Небес. Отправить негласно .

Ответный взгляд при обычных обстоятельствах показался бы испепеляющим, но что-то в этой подземной темнице притупляло всегдашнюю язвительность Вирейна.

— Вы понимаете, что одна из моих непосредственных обязанностей — следить за подобными сообщениями?

Я ответно склонила голову.

— Именно это я и подозревала. Потому и прошу именно вас. Существуй таковой способ, вы узнали бы о нём первым. — Сглотнув, я пожалела, что столь явно выказала собственное волнение. — Я готова возместить причинённые хлопоты.

При здешнем странном (сером!) освещении даже удивление, выписанное на лице Вирейна, казалось сдержанно приглушённым.

— Ну и ну! — Его губы растянулись в усталой улыбке. — Как ни как вы и в самом деле истинная Арамери, леди Йин.

— Я лишь делаю то, что должно, — отрезала решительно. — И мы оба прекрасно знаем, что у меня нет лишнего времени на всяческие пиететы.

Улыбка скриптора медленно увяла.

— Правильно, я всё знаю.

— Тогда помогите мне.

— Для кого и какое послание вы желаете отправить?

— Возжелай я ввести в курс дела половину дворца, то не просила бы отправки в личном порядке.

— Я спрашиваю, леди, не из праздного любопытсва. Когда я говорю: единственный способ передать подобное сообщение — через меня, то именно это оно и значит, через меня .

Я помедлила, неприятно удивлённая. Если подумать, его слова имели под собой определённый смысл. Понятия не имею, в деталях, как работают передаточные кристаллы; но, подобно любой другой магии, основанной на кровных печатях, их цель сводится к банальному подражанию, что под силу каждому более-менее грамотному скриптору.

Мне не нравился сам Вирейн, но почему? — я не могла досконально разобраться в собственных чувствах. Я видела горечь в его глазах, слышала презрение в голосе, — тогда когда он говорил о Декарте и прочих высшекровных. Подобно Энэфадех он был всего лишь орудием — и, скорее всего, таким же рабом. Но что-то ненадёжное, тревожное витало вокруг него, и это что-то беспокоило меня всё больше и больше. И кажется, я подозревала в чём дело: лишённый верности кому-либо, он был ни на чьей стороне, кроме своей собственной. Применительно ко мне это значило: мои секреты окажутся в некоторой сохранности, — при условии равноценной оплаты; проще говоря, если игра для него будет стоить свеч. Но что я могла предложить в обмен? против выгоды выдать мои тайны Декарте? Или — того хуже — Реладу со Скайминой? Кто служит любому, не служит никому. И также: не доверяет.

Скриптор самодовольно ухмыльнулся, видя мою задумчивость.

— Конечно, вы всегда можете попросить заняться этим Сиеха. Или Ньяхдоха. Уверен, он с радостью сделает, что надо, при соответствующем интересе, разумеется.

— Я тоже не сомневаюсь в этом, — ответила невозмутимо…

Есть в даррийском одно слово, коим нарекают чувство… наслаждения опасностью. Упоения боем. Эссуй . Это эссуй придаёт воинам сил (и ярости) — в безнадёжной схватке, и те гибнут, смеясь смерти в лицо. Это эссуй влечёт женщин к любовникам — того сорта, что делают несчастными отцов, и врагами — женщин. В сенмитском к эссуй ближе всего определение — «похоть», добавь к нему вариации между «кровожадностью» и «жаждой (к) жизни», хоть они и не означат полностью всех оттенков, подтекстов многозначного эссуй. Слава, триумф, восторг… — глупость, безумие, безрассудство… Бессмысленное, иррациональное, самоубийственое чувство, — но и жизнь без него бесцельна и пуста.