Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра

— Знак Безымянного! — воскликнули наставники хором, в котором слышалось и торжество, и страх, и — в одном, до дрожи знакомом — нескрываемая ненависть.

Но голос Великого оставался бесстрастен:

— Мариэль из Храма Первозданной Ночи, встань! Пояс уртара — твой. Прими его — и да будет с тобой Сила и наш повелитель!

Под звуки грозного и мощного пения, в котором угадывалось куда больше восьми голосов, живой пояс лег в руки Мари. Сияние сменило цвет, наливаясь пурпуром. Черная глыба обрела очертания трона с сидящей на нем фигурой — человеческой и в то же время не вполне. Замирая, Мари поняла, в чем дело: у сидящего на престоле не было лица, только тьма, подобная грозовой туче. И такой же тучей показалась, появившись ниоткуда, его свита — ждущие за престолом . Воздев и опустив руку — в отблесках света выглядевшую, как оживший базальт — Безликий проговорил:

— Возьми часть моей Силы — и отдай мне свое Имя и свое тело. Надень пояс!

Голоса взмыли вверх, оглашая зал пронзительной ритмичной мелодией. Пояс в руках девушки отозвался нетерпеливой дрожью. Мариэль мутило. Не было ни радости, ни облегчения — только усталость и страх. Она с трудом оторвала взгляд от сидящего на троне, чтобы поглядеть на пояс. И отшатнулась, увидев невидимое прежде.

Пояс был пропитан кровью.

Кровью тех, кого не приняли на учебу — в каждом из восьми храмов ежегодно освобождалось лишь одно место. Остальных принесли в жертву — Кай-Харуду и тому, кто был избран. То есть — ей.

Кровью семи несчастных, погибших в борьбе за пояс, названной Испытанием.

Кровью, которую она прольет в будущем, став уртаром — боевым магом, грозой южан, одним из множества пальцев на руке Кай-Харуда, протянутой в этот мир.

Кровь — и Сила — стекали по ее рукам, не иссякая. «Здесь хватит на всю твою жизнь — и много больше, ведь ты — избрана!» — послышалось ей, но ни мысли о силе, ни избранность не нашли отклика в бешено колотящемся сердце.

И — впервые за всю историю Восьми Храмов — Обряд прервали слова:

— Я его не надену.

Пояс забился в руке, словно выброшенная на берег рыба.

Гимн умолк, рассыпавшись горстью фальшивых нот.

Кто-то сдавленно ахнул, кто-то выругался полушепотом.

Великий, побелев, вцепился в алтарь и опрокинул подсвечник. Свеча угасла, ядовито зашипев.

«Зачем?» — неожиданно тонким голосом выкрикнула Эннис.

Но все звуки перекрыл раздавшийся с трона рев:

— Отвергнута и проклята!

Темная фигура встала в полный рост, возглашая:

— Не получив Силы, отступница, опозорившая свой Храм и своих учителей, лишается имени, сущности и жизни!

И, вслед простертой черной длани, мириады бесформенных, безликих, ненасытных, стоявших за троном, ринулись к ней.

Но откуда-то возникла уверенность: это еще не конец.

Словно на плечо снова легла рука Гленны, или Тьери, раскинув невидимые крылья, заслонил ее собой. На деле не было ни того, ни другого — просто текучая тьма, хлынув к алтарю, вдруг остановилась и отпрянула, ослепленная яростной вспышкой белого пламени, а ее господин бессильно упал на трон, закрывая руками голову.

И Голос , не слышанный ею прежде, но смутно знакомый, ровно и четко произнес: «Нет».

Вопль из тысячи глоток сотряс зал, вопль ужаса и бессилия, и за спинами жрецов расцвели неровные круги порталов — совет Шессергарда бежал, спасаясь…

Трое стояли у окна в Убежище — трое, собравшиеся там ради этой минуты. Казалось, пять лет ничего не изменили — то же место, и люди — почти те же. Высокий мужчина, виски которого заметно тронула седина, ссутулился, хищной птицей вглядываясь в прорезанную редкими огоньками тьму за окном. Пальцы лежащей на подоконнике руки выстукивали тревожную дробь.

Над плечом его стояла женщина — стройная, гибкая; длинные каштановые волосы ее были собраны зеленой, расшитой серебром повязкой. Ее до сих пор можно было принять за девушку — несмотря на пережитые нелегкие времена и долгие странствия; несмотря на то, что ее старшая дочь уже была достаточно взрослой, чтобы присмотреть за малышом — ведь папа, мама и смешной дядя Тьери отлучились лишь на минутку.

Тьери изменился меньше всех: Всадник достигает зрелости медленно, и старость — такая же неспешная — придет к нему лет через семьсот. Пока же, устремив взгляд на трон и жертвенник посреди темного зала, у окна стоял, приплясывая от напряжения, нескладный худощавый юноша, и на плотно сжатых кулаках его пробивался странный узор, напоминающий чешую.

«Нет», — послышалось из-за окна, и они встрепенулись: голос Говорившего был для них родным и привычным, как и взорвавшее тьму сияние. Отпрянувшие мороки, бегущий в ужасе совет, скрючившийся, словно от удара, Безликий…

Тьери сухо хохотнул, но запнулся, услышав встревоженный голос Линна:

— Скорее, надо открывать… Сейчас там будет жарко!

Гленна переплела тонкие пальцы и с хрустом потянулась:

— Будет. Но мы успеем.

И исподлобья посмотрела на стену, рисуя на ней дверь…

Отголоски вопля ударили в темное пламя, разрушая своды зала. Фигуры людей и нелюдей замерцали, дрогнули — и сгинули, словно наваждение. Мари вновь стояла на том же берегу, и солнце за нависшими облаками близилось к полудню, и тело Йеннара, жреца Бездны, исчезло… точнее, исчезло его новое тело.

Потому что сам жрец, единственный из восьми, не вернулся в свой храм из распавшегося тронного зала. Он стоял в полусотне шагов — нет, уже не стоял, а мчался к ней, превращаясь на лету в комок хищных щупалец, пожирающих и плоть, и душу.

Мари замерла от ужаса. Она не могла надеяться на Силу, только что отвергнув ее. Не полагалась на выучку — превзойти Наставника было нереально, и она это знала.

Хотелось позвать мать. Но Мари ее не помнила, и вместо нее представила Гленну — с горящим взором, разметанной ветром рыжей гривой, разлитым по щекам румянцем. Она куда-то шла, бежала — и Мари поняла вдруг, что Гленна спешит к ней, и еще поняла, что та говорит: «Не стой! Делай что-то!»

Она сделала единственное, что могла — широко шагнув и замахнувшись, метнула пояс, который до сих пор сжимала в руках.

В слепящей вспышке исчез и пояс, и жуткий комок щупалец. Сила, заключенная в сплетенных талисманах, лишила жреца плоти — теперь уже окончательно. Только тень , издав леденящий душу вой, исчезла вдали…

Но Мари было не до нее.

Сила, выплеснутая поясом, спасла ей жизнь — но надолго ли?

Вырвавшись, обретя свободу, грозная мощь собралась в пульсирующий вихревой столб, оплетенный сетью тонких едких молний. Он рос, ввинчиваясь в серый песок и седое небо, озаряя небосвод багровыми зарницами — готовясь лопнуть, сметая на своем пути все.