Майкл Муркок - Город Зверя

Я был даже больше ошеломлен, услыхав исходивший от этого существа голос.

— Кто ты? — спросил я не слишком твердо.

— Я — Мишасса, Великий Мишасса, последний из народа Шаасажин.

— А эти существа — твои протеже?

Раздался звук, который мог быть нечеловеческим смешком.

— Мое потомство, произведенное экспериментами в лабораториях Шаасажина. Кульминация… Но ты знаешь свою судьбу, не так ли?

Я содрогнулся. Мне думалось, что я ее уже знал. Я не ответил.

— Трепещи, малыш, потому что скоро ты будешь моим ужином.

Теперь я мог четче видеть это создание: это был гигантский паук — явно один из многих, произведенных атомной радиацией, воздействовавшей на эту часть страны все эти тысячелетия.

Мишасса принялся медленно карабкаться по паутине. Я почувствовал, как паутина провисла.

Я продолжал высвобождать руку и наконец сумел освободиться от сети, не попавшись в паутину. Я вспомнил о маленьком ноже для снятия шкур в моей портупее и попытался достать его.

Дюйм за дюймом я приближал свою руку к ножу… Дюйм за дюймом…

Наконец, мои пальцы стиснули рукоять, и я достал его из ножен.

Паук-зверь приближался, и я принялся сперва рубить ту часть паутины, которая держала мою другую руку.

Я работал отчаянно, но паутина была прочная. Наконец она поддалась, и я мог, двигаясь осторожно, дотянуться до своего меча.

Я вытянул руку вверх и отрезал всю паутину вокруг Хула Хаджи, до которой я смог дотянуться, а затем повернулся лицом к гигантскому пауку.

Его голос прошептал мне:

— Ты не можешь спастись. Даже если бы ты был абсолютно свободен, ты бы не убежал от меня — я сильнее тебя, быстрее тебя…

Сказанное было правдой, но это не мешало мне попробовать.

Вскоре его ужасные ноги были в нескольких дюймах от меня, и я приготовился защищаться от него как только смогу. Тут я услышал крик Хула Хаджи и увидел, как он пролетел мимо меня и приземлился прямо на спину зверя-паука. Он вцепился в его волосы и велел мне делать то же самое.

Я лишь смутно осознал, что он собирается сделать, но я тоже прыгнул, разорвав последние пряди паутины, и упал на спину зверя-паука. Приземлившись, я вцепился одной рукой в его странный мех. В другой я держал меч.

— Дай мне меч, — крикнул Хул Хаджи. — Я сильнее тебя.

Я передал ему меч и вытащил свой нож.

Зверь в ярости неразборчиво заорал, когда мы начали кромсать его спину своим оружием.

Он, вероятно, привык к более пассивным подношениям в виде своих собственных присных, но два бойца Вашу были готовы дорого продать свои жизни, прежде чем позволить себе стать банкетом для здоровенного болтливого паука!

Он шипел и ругался. Он в ярости метался, падал наземь. Но мы продолжали цепляться за мех, по-прежнему втыкая в него свое оружие, ища уязвимые места.

Он встал на дыбы и чуть не опрокинулся на спину так, что мы готовы были спрыгнуть, чтобы не оказаться раздавленными его огромной тушей. Но, наверное, он был наделен инстинктом основных представителей данного вида, многие из которых, оказавшись на спине, не могут встать снова на ноги. Он как раз вовремя восстановил равновесие и принялся бессистемно носиться взад-вперед.

Липкая черная кровь хлестала из дюжины ран, но ни одна, похоже, не была эффективной. Вдругон побежал по прямой линии, издавая тонкий высокий звук.

Мы лежали, распластавшись, на его спине, когда его скорость увеличилась, озадаченно глядя друг на друга.

Он, должно быть, двигался со скоростью добрых девяносто километров в час, а вероятно, и больше, мчась по туннелям и унося нас все глубже и глубже в город.

Теперь вой стал громче. Зверь-паук взбесился. Было ли это просто обнажением безумия, наследия его безумных предков, только теперь вырвавшегося из-под контроля, наши ли раны довели его до бешенства и боли — нам никогда не узнать.

Вдруг я увидел впереди движение.

Это была стая людей-пауков — были ли они теми, что приволокли нас в зал с паутиной, я догадаться не мог, — они выглядели охваченными паникой, когда мы понеслись на них.

Затем огромный паук остановился в своей безумной гонке и начал падать на них, кусая их насмерть, захватывая головы своими челюстями и откусывая их с плеч или перекусывая торс пополам. Это было страшное зрелище.

Вскоре люди-пауки были уничтожены все до одного, и не осталось ничего, кроме кучи расчлененных трупов.

У меня затекла рука, и я почувствовал, что не смогу долго держаться за мех. В любой момент я мог свалиться и стать добычей зверя-паука. По мрачному выражению лица Хула Хаджи я видел, что он тоже испытывает напряжение и не сможет долго выдержать.

И тут ноги у зверя-паука совершенно неожиданно начали подгибаться в сочленениях. Ноги медленно втягивались под его тело, и он оседал среди трупов служителей.

Он, уничтожив их в своей предсмертной агонии, выкрикнул одно только слово “Конец!” и умер.

Мы, удостоверившись, что сердце его перестало биться, практически упали со спины зверя и стал его разглядывать.

— Я рад, что умер он, а не мы, — сказал я, — но он, должно быть, понимал, что он был последний уцелевший из своего рода. Хотел бы я знать, что на самом деле происходило в этом сумасшедшем, чужеродном мозгу. Я, в каком-то смысле, испытываю сожаление о нем. Его смерть была в некотором роде благородной.

— Ты увидел больше, чем я, — сказал Хул Хаджи. — Я видел только врага, который чуть не уничтожил нас. Но мы уничтожили его — это хорошо.

Это прагматичное заявление моего друга встряхнуло философское состояние моей души, возможно, неуместное при данных обстоятельствах, и заставило меня начать думать, как же мы найдем выход из этого города-лабиринта.

Я гадал также, все ли люди-пауки были убиты в предсмертных судорогах зверя.

Мы пробрались через куски трупов и последовали по туннелю, пока тот не свернул в большой зал.

Дальше мы обнаружили туннель, ведущий из зала, и побрел по нему, попросту надеясь, что в конечном итоге найдем комнату с окном или выходом.

Хулу Хаджи было, по большей части, трудно пробираться туннелями — к примеру, не многие из них были достаточно велики, чтобы пропустить зверя-паука. Это привело меня к выводу, что уничтоженное нами существо было, даже среди своего вида, “шишкой”.

Снова что-то во мне опять пробудило сочувствие к этому уродливому существу, которое было столь плохо приспособлено к миру и все же явно обладало блестящим умом. Несмотря на то, что оно угрожало моей жизни, я никак не мог возненавидеть его.

Пока я все еще пребывал в этом философском настроении, мы наткнулись на чаны.

Сначала мы почувствовали запах. Вдыхая эти испарения, мы ощутили легкое онемение мускулов. Затем мы вошли в зал, над которым помещались грубые сходни, ибо пол, все больше понижавшийся, заполнялся зловонной бурлящей жидкостью.