Наталья Ручей - К черту! Но если ты сделала все эти глупости…

Мог ли он просчитаться?

Нет. Вряд ли.

Пристальный взгляд черта жег спину, подгонял, мысленно требовал отпустить, подталкивал сделать на этот раз правильный выбор, так, будто помнил какими были другие. Мог ли черт знать, что живет не в одном измерении? Прямо сейчас?

Нет. Вряд ли.

Или?…

Дождь зашелся ливнем, и гости, со смехом и возгласами прятались под навесы, в замок, горожане торопливо убирали со столов яства. Обряд не закончен, а вот праздник, судя по ощущениям, которые в отличие от сердца, никогда не обманывают — приблизился к завершению. Остались воины, узким кольцом сомкнувшиеся за спинами императора и Виллы, они пока удерживали черта на расстоянии. На лестнице, обняв себя за дрожащие плечи, клацала зубами Алиша. За окнами правого крыла просвечивал силуэт Уны. Куда-то незаметно исчез Лэйтон. Но император ощущал почти всех, включая многочисленных гостей в замке, улавливал их эмоции, считывал мысли, несмотря на блок — мало кто из них мог закрыться от него полностью, разве что Вилла, и то если не расслабляется и не забывает, кто перед ней.

Но ему нравилось, когда она забывала.

Сможет ли она когда-нибудь снова чувствовать себя рядом с ним свободно, по-родственному? Император не хотел отвечать на этот вопрос, да и задавать его даже мысленно — тоже, потому что «когда-нибудь» — это будущее, а у нее, возможно, оно не такое долгое для прощения.

— Я не стану оправдываться за то, что сделал и сделаю.

Живя с безразличием, он легко его сымитировал. Взгляд скользнул в сторону, задержался на незначительном — черт, насупившийся и готовый прорваться сквозь воинов, обманом, на большее силенок не хватит; усмешка криво раздвинула губы; пожатие небрежное плечами; вовремя сымитированный и подавленный зевок. Скучающая пауза, словно вспомнил — вернулся взглядом к собеседнице. Всмотрелся, будто коллекционер в подозрительного вида картину, которую ему настойчиво пытаются всучить.

— Но ты не можешь отрицать, что мы очень похожи. — Провел рукой по лысине под ее насмешливым взглядом. Бравада — а сама волнуется, сердце стучит неравномерно, он слышал дыхание, видел как румянец сменился бледностью, и вновь щеки вернулись к пунцовому. Император сделал кадр этого момента и закинул в ячейку памяти. Позже он с удовольствием, назло неминуемой грусти, к нему вернется, и если все сложится… если они когда-нибудь снова пересекутся и станут близки друг другу — покажет ей.

Возможно, это последний раз, когда щеки ее самовольно выбирают палитру, скоро им останется один цвет — белый.

— Я готов на все ради своей цели, ты — тоже. Цели у нас разные, а методы выбираем одинаковые, не заметила?

Равнодушие Виллы было изысканней, чем у него, маской; и если бы не лицо, он поверил.

— Используем всех, не делая исключений.

Вилла, словно почувствовав черта, обернулась, и когда их глаза с императором встретились вновь, в них не было буйства, отрицания или упрямого несогласия. Серый туман, потянувшись к его, сплел единственно верный ответ. Да.

Возможно, когда-нибудь, в будущем, если оно для нее будет, цвет глаз Виллы тоже перестанет казаться просто цветовой гаммой. Черные, бирюзовые, голубые, фиолетовые, карие — есть много насыщенных и более впечатляющих, но ни одни не дают столько власти. Он дал дочери все, что мог, даже чуть больше.

— И моя мать для тебя?…

Не удержалась, спросила, и наверняка, пожалела, что позволила треснуть отчуждению. Когда-нибудь научится играть до конца, удерживать маску после антракта и после того, как опустится занавес. Если «когда-нибудь» — напомнил себе, все-таки будет.

— Я не любил твою мать. У нас и романа не было, но это тема, которую я не стану с тобой обсуждать. Все, что касается двоих, отсается между ними.

— Хочешь сказать, никогда не обсуждал мою мать с приятелями или супругой? — фыркнула.

— Если ты меня внимательно слушала, ты поймешь, что я не стану обсуждать с тобой императрицу. А насчет приятелей — у императора их нет.

— И друзей?

Улыбнулся.

— Ты здесь три недели — видела хоть одного моего друга? Приятеля? Можешь подсказать имя?

— Но сегодня? — кивнула в сторону замка. — Столько гостей…

— Полезных, важных, опасных. Я пригласил их, чтобы использовать. Они пришли, чтобы использовать меня. Все, как я говорил. Я не люблю Алишу. Ты не любишь черта. Но они рядом с нами, всегда, если нам этого хочется.

Сравнение явно не понравилось дочери: глаза сузились, губы сжались, но император продолжил один из самых откровенных разговоров за всю свою жизнь.

— Черт использует дракона, придумав себе некую цель. Дракон прячет истинную причину своих неудач за насланными чарами. Это цепочка, Вилла, которая никогда не обрывается. Мы все кого-нибудь используем. Кто-то использует или пытается — нас.

Император сделал продуманную паузу, но Вилла ее не заполнила.

— А я все ждал…

Вторая сработала в пол силы, — Вилла переместила взгляд с его рукава на переносицу.

— Ждал, когда ты захочешь использовать меня, — признался и скрыл эмоции, собираясь отпустить Виллу, без ненужных выяснений, но когда собрался уйти, она не позволила.

— Использовать? — прикоснулась к руке.

— Почему нет? Ты можешь меня не любить, можешь таить обиду, можешь не понимать до конца, кто я.

Растерянный взгляд дочери затронул струны в душе, которые императору не полагаются.

— Я — император, Вилла. Я в этой империи — всё. Я ждал. Я хотел, чтобы ты меня использовала. Но даже легал я сделал тебя без твоей просьбы.

Смутилась, и этот кадр император сохранил в памяти.

— Кто-то не любит просить, кто-то не любит любить, кто-то не разбирается в драгоценностях…

Ладонь Виллы соскользнула с локтя императора. Она пытливо всматривалась в его глаза и хотя поняла, что прозвучал некий намек, сути не разгадала. Покрутила на запястье серебряную цепочку с кулоном и жемчужиной, немного успокоив нервозность. Император хочет, чтобы она использовала его? Разок попробовать можно.

— Нож, который мне подарила Дуана, у тебя?

— Вилла, ведьма не сказала тебе одной важной детали…

— У тебя? — повторила с нажимом, и ладонь ощутила прохладу стали.

До этой минуты она мало представляла, как осуществит задуманное, полагалась на потоки силы, капризно ноющие внутри. Но пока они ей практически не подчинялись, и если бы сорвали попытку, кто знает, хватило бы у нее духу на вторую?

Глаза не могли оторваться от ножа, который принесет свободу тому, кто ее достоин. Она почему-то знала: все получится, Дон освободится от сущности, станет самим собой.

Любая форма, любая, только бы она означала волю!

Крылья, встряхнув влагу, зонтом раскрылись над головой. Перышки на кончиках, подрагивая от ветра, тянулись к горизонту.