Александр Фадеев - Мануловы сказки

В конце концов, Традорн справился с дверью, и мы вошли.

Ровный матовый свет шел откуда-то с потолка и освещал круг в самом центре комнаты. Никаких прихожих, ниш, мебели — ничего.

Как же она здесь жила?

Если я правильно понял, ее привезли в то место, где она провела большую часть жизни. А как? Кроме стен, сложенных из грубо обработанных каменных блоков, и огромной гранитной плиты в центре, больше ничего нет. Неуютное жилище даже для колдуньи, не правда ли? А где многочисленные баночки с загадочными травами и мазями, где сушеные летучие мыши? Где вся волшебная атрибутика?

Поглощенный этим размышлениями, я наткнулся на моих спутников, остановившихся, прямо передо мной. Обойдя их, замер и сам — на плите лежала девушка.

Укутанная в некое подобие светлого савана на холодном граните лежала очаровательная… слово забыл! Почему-то в голову лезет какая-то «каштанка». Брюнетка, блондинка, рыженькая, а, вспомнил — шатенка (ведь так рыжих называют? Или нет?). Мне с высоты роста карликового пони виден только ее резко очерченный светлый профиль на фоне темной стены и прядь насыщенно-рыжих волос. Все остальное закутано в светлую ткань.

— Триста лет? — потрясенно прошептал внутренний голос. — Невозможно! Выглядит спящей.

— Элен Морозка, — благоговейно сказал Традорн рядом со мной.

— Чудесно сохранилась, — более спокойно высказался Раскун.

Мы дружно подошли ближе. Пришлось встать на здание лапы и опереться передними на край плиты. Вот так мне гораздо лучше видно.

Хм, а девочка ничего так из себя, впечатляет. И такую красоту хотели казнить… Варвары!

— А ведь она не дышит! — заметил наблюдательный Раскун.

— Она же колдунья, — неуверенно протянул Главком, — кто их знает, что они могут.

— Может быть, — я не стал с ним спорить по причине полного незнания предмета спора. — Лучше скажите, что нам с этим счастьем делать?

Мои спутники задумались. А и впрямь, что с ней делать? Лучше всего оставить все как есть. Она — символ нашей Империи, человек, предсказавший ее создание. Так сказать, основатель и теоретик нашего движения. Не везти же ее в столицу и строить Мавзолей, как дедушке Ленину!

— А как ее пытались будить? — спросил я.

— Вы же вместе с нами были на допросе, Сергей, — ответил Раскун. — Как только не пытались. Дело в том, что к ней никак нельзя прикоснуться.

В подтверждение своих слов чекист попытался положить ладонь на плечо девушки. Не доходя двух-трех сантиметров до тела, его рука замерла. С заметным усилием на лице бывший чекист пытался продолжить свое движение, но расстояние не сокращалось — он не мог ее коснуться.

Ничего себе! Или волшебство, или силовое поле какое-то, хотя для человека двадцать первого века это пока одно и тоже.

Вот это да! Я только сейчас заметил, что девушка парит над гранитной плитой. Дивные дела здесь творятся. Хотя чему удивляться? Если ее нельзя коснуться, то и от «постели» она тоже будет отталкиваться. Чудно…

Мы в нерешительности потоптались около… а около чего, кстати? Назвать усыпальницей язык не поворачивается, на спящую красавицу как-то тоже не тянет. Хм, кстати, а целовать ее пробовали? С другой стороны, как же ее поцелуешь, если она не дает к себе прикоснуться?

Так ничего больше и не предприняв, мы вышли на улицу. Завтра приезжает Совет, пора заканчивать приготовления к торжественной встрече.

«Манулята» справились и без нашего чуткого руководства. Окопы вырыты и замаскированы, пулеметные гнезда контролируют дорогу, пленных охраняют, дежурные уже закончили кормить обедом личный состав и моют походные котлы. Об отцах-командирах не забыли — обед ждал на импровизированном столе около костра. Пользоваться кухней бывших охранников мы не стали, поэтому готовили на открытом огне.

Послеобеденный сон сладок и неглубок. Приятно свернуться клубочком на своем одеяле и немного подремать. Сквозь сон улавливались отдаленные разговоры солдат, пение птиц, шкурку приятно теребил легкий ветерок. Неожиданно для себя я крепко уснул.

Глаза. Снова все те же самые голубые глаза с красными прожилками. Теперь они смотрели призывно. Такое впечатление, что меня уже изучили и приглашают к беседе.

Теперь я знал, ЧЬИ это глаза. Меня звала Элен Морозка. Только вот куда? Стоял же сегодня около нее — никакой реакции. Может быть, дело в том, что не один стоял?

Пойти в гордом одиночестве?

Внезапный переход от сна к реальности. Вот только что смотрел в неземные очи девушки и, хлоп, уже смотрю сонными глазами в костер и пытаюсь сообразить, что же меня разбудило? Поблизости никого не видно. Птица? Ветер?

Пойти к ней или не пойти? Страшновато, честно говоря. Жуткое зрелище — девушка, парящая в нескольких сантиметрах над гранитной плитой. Тишина и чистота…

А вот интересно, если никто, кроме членов СНС один раз в год, туда не заходит, почему там так стерильно чисто? Кто там убирает?

Сколько вопросов и ни одного ответа.

Вот пойду и посмотрю один!

В конце концов, я же Манул Ее Величества! По должности не положено быть трусливым.

Снова стою в освещенном круге рядом с девушкой. Хорошо, что Традорн не закрыл плотно дверь, когда мы уходили, а то слабыми манулу такую дверь никогда не открыть. Тишина…

Оперся передними лапами на край плиты и вглядываюсь в лицо девушки. Сложно сказать, какого цвета глаза, если они закрыты. Правильные черты лица, грудь не вздымается в ритме дыхания — она и вправду не дышит.

А что это у нее на шее? Загадочный кулончик со множеством выступов на простой цепочке из неизвестного металла. Издали похож на кубик Рубика со сдвинутыми гранями.

Посмотреть поближе?

— А не страшно? — ехидно спросил внутренний голос.

Конечно, страшно. Но увиденные во сне глаза манили и приглашали к разговору.

Как бы подтянуть задние лапы к передним? Да, манул изрядно тяжелый зверек, тем более отъевшийся на харчах при дворе императрицы.

Оперся на верхние лапы и резко подтянул нижние.

Оп-ля!

Черт, не рассчитал силу инерции и с размаху почти уткнулся в грудь девушки. Уткнулся бы, если бы меня не оттолкнуло то, что окружало девушку. Такое впечатление, что я с размаху прыгнул на невидимый воздушный шар — меня резко отбросило назад и крутануло в воздухе!

— Мама дорогая, падаю!

Это мягкий, литературный перевод того, что я успел сказать в падении. Да еще почувствовал, что мазнул хвостом по чему-то мягкому и теплому.

Шлеп!

Манул из семейства кошачьих, поэтому по определению должен уметь падать.

Вот и упал мягко, по-кошачьи, спиной на пол. Да еще и головой приложился. Не слабо меня силовое поле, или, что там у нее такое, отбросило!

Изображение в глазах дрогнуло, зарябило и поползло куда-то вбок.