О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Горного демона Камихая Хвак и Джога почувствовали одновременно: вот он, за скалой притаился, там, где тропа круто поворачивает направо. Хвак был еще очень неопытен в магических делах, но и он ощутил, насколько велика и люта демоническая мощь затаившейся в скалах нечисти. И вот он, демон Камихай: серый и уродливый, словно сахиру с цуцырем скрестили, ростом на локоть выше Хвака…

— Мог и выше предстать, — подсказал в его голове Джога, — но он голоден, ему хочется, чтобы пищи было побольше…

Хвак понимающе кивнул, ибо еще по деревенским сказкам знал повадки нечисти: в каком облике добыл демон добычу, в таком и сожрать ее должен. Если, скажем, вырос при помощи магии до размеров тургуна, то воевать легче, а насытиться труднее, и наоборот… Но все равно: шесть локтей росту, да еще такой широченный, да еще демон… Хвак струхнул не на шутку и решил не искушать судьбу…

— Покажись ему, Джога!

— С удовольствием, повелитель… Эй ты, рыло! Слышишь ли меня?

Надвигался демон быстро, шел на задних лапах, как на ногах, руки-лапы растопырены, из уголков широченной пасти струится какая-то слизь… Шел — и как споткнулся, услышав хриплый, с привизгами, голос!

— Ы-ы… Джога!

— Великий Джога.

— Да, великий Джога! Слышу. Это ты, да?

— Ну, надо же, повелитель? А я-то все некоторых людей в тупицах числю, в то время как они в сравнении вот с этим вот бурдюком воистину мыслители… Что встал? Камихай? Ну-ка, почесал прочь отсюда, не то лапы пообрываю, придется ушами по почве грести! Ты еще здесь???

Демон Камихай словно бы сгорбился и попытался поглубже втянуть в плечи круглую башку. Он даже начал было убегать, но вдруг замер и опять развернулся.

— А почему ты слабый, Джога?

— Что значит — слабый, тварь!? Таких как ты мне сотня на один завтрак понадобится! А-ха-хахааа! Да как ты посмел…

Если бы Хваку самому довелось орать, он бы никогда не смог визжать и хрипеть так громко — аж мелкие камешки кое-где со скалы посыпались. Но Камихай смелел прямо на глазах — вон уже и голова из плеч наружу полезла…

— Ы-ы… Джогу все знают, ты бы уже меня порвал, будь ты в силе… А ты не смог… Ы-ы… Еда. Джога — еда… Я тебя съем, Джога и поглощу остатки мощи твоей и стану еще сильнее, потому что ты был сильномогучим демоном, а в этом человеческом теле много мяса и жира. Съем.

— Повелитель, позволь!!! — заорал Джога, и на этот раз от его крика посыпались со скалы уже не мелкие камешки, размером едва ли не с пыль, но увесистые каменюги в половину локтя шириною. — Не пяться, повелитель, но развяжи мои силы хотя бы на несколько мгновений! Я порву… я разорву… я разотру эту каменную слякоть на семьсот тридцать четыре тысячи вонючих камихаевых ошметков! Молю тебя, повелитель!!!

— Ы-ы-хы-ы… Боги, видать, низвергли тебя, отняли могущество. Съем. Хочу съесть Джогу! Вкусно мне будет!

— Прочь, прочь, тварюга!!! Повелитель, умоляю, дозволь!..

Хвак перестал пятиться перед отвратительным демоном и упрямо помотал головой. Пальцы сами нащупали секиру на поясе, Хвак вспомнил прием, который показал ему Снег: секира с хищным ликованием разрубила воздух и впилась в Камихая, поперек его живота. Удар был точен и очень силен, однако это была всего лишь простая человеческая секира, выкованная без должного мастерства и укрепляющих заклятий: ее лезвие, прежде чем разлететься на куски, успело отсечь или отщепить от Камихая изрядный ломоть его мясной плоти, более напоминающий видом темно-серый, весь слизявый, и, вдобавок, предельно вонючий булыжник. Камихай пошатнулся и замер, озадаченный отпором с неожиданной стороны, а Хвак остался совершенно безоружен, если не считать узкого ножа за голенищем. Но что этот нож — таким и кабана толком не зарежешь… разве что с десятого пырка… А тут этот… Камихай…

Видимо, крики очумевшего от бешенства Джоги пробудили в Хваке спящие до поры позывы и намерения, вызвали из самых глубин человеческого естества первобытное желание грызть, топтать, терзать, убивать… Эти желания подхлестнул и демон Камихай, стоящий здесь же, перед Хваком, громадный, тупой, голодный, во всей своей беспощадной отвратительности… Хвак заорал — на этот раз это был его собственный крик, пусть не такой громкий и не столь пронзительный, но — свой, а не Джоги. Хвак не понимал — что-то связное он проорал, или просто выпустил боевой гнев впереди себя, подобно тому, как охотники, прежде чем броситься на крупную добычу с мечами и рогатинами, науськивают на нее охотничьих горулей. Хвак крикнул, почти не помня себя, подскочил к Камихаю и со всей своей силы ударил голым кулаком, целясь в рану, в то место, откуда выпали обломки секирного лезвия. Кулак обдало жаром и тут же болью, резкой, пронзительной… но терпимой. Хвак бил не просто так, наобум, как привык на пашне среди быков, но по-новому, почти тем же приемом, что он у Снега перенял: надо только, чтобы все в лад было, чтобы ноги, туловище, рука — все они вместе, друг другу помогая, тогда получится быстро и сильно. Хвак ударил, а сам пригнулся вперед — могучие каменные лапы сомкнулись с громким стуком над его головой… и оставили Хвака невредимым.

И… Камихай пошатнулся от этого удара, смолк, словно подавившись своим противным булькающим хыканием… Хвак выпрямился и ударил с левой, все в то же место, и опять нырнул под щелчок лапами, и опять успел.

Сильная боль налипла на обе руки, но пальцы, ладони, кисти — все они слушались Хвака, сжимались, шевелились, целились. Следующие два удара Хвак нанес, стараясь делать это как можно быстрее, левой рукою прямо в слюнявую рожу Камихая, чуть пониже широченного рта… На этот раз Камихай словно бы задумался, застыв на месте, и даже не попытался ударить в ответ, а немного погодя и вовсе повалился навзничь. Но до этого радостного мига Хвак успел развернуться и со всей своей, что в нем было мощи, хрястнуть по Камихаевой морде справа!

— Топчи, топчи его, повелитель, рви! Терзай, дави — иначе он скоро очухается!

— Так как его давить, Джога? Он считай что каменный! И телом больше меня — как я его раздавлю?

— Тогда сунь кулаком в то же место, что я тебе подсказал, в рану — там хлипко, прорвешься рукою в его внутреннюю плоть. Поведешь десницей направо же, нащупаешь горячее — и сжимай. И конец Камихаю. Противно, я тебя понимаю, зато действенно. Жми сильнее, там довольно твердо, повелитель, но с твоими великолепными граблями явно все получится в нужном виде! Давай же, повелитель, не мешкай! Горячее — чтобы на куски распалось!

Хвак послушно наклонился над распростертым Камихаем и, уже не думая от саднящей боли в суставах, опять пырнул кулаком в пробитое место… Все было так, как Джога подсказал: стоило лишь пошарить правее и в кулаке оказался гладкий горячий булыжник. Твердый, но поддается, если нажать.