Лис Арден - Алмаз темной крови. Песни Драконов

То ли в шутку, то ли всерьез Гарм создавал одну за другой ловушки, как будто было кому посягать на тайны его земли. Первой его удачей были зеркальные такыры — огромные площадки сухой глинистой земли, чуть вогнутые к центру; если кому случалось попасть в центр такыра, он чувствовал себя стоящим на дне гигантской тарелки. В Арр-Мурра глина была до такой степени отполирована ветром, что отражала почти как зеркало, и отражение разбивалось на десятки правильных четырехгранных кусочков в черно-красных глазированных черепках такыра. И там, где проходил излом черепка, на теле отражающегося появлялся порез, тонкий, глубокий, сочащийся горячей кровью. Так что, если учесть размеры «битых тарелок», как их небрежно называл сам Гарм, то добрести от края до края и не истечь кровью было делом затруднительным. Следующей причудой бога стали деревья. Само по себе решение вырастить новый, доселе невиданный вид деревьев именно в пустыне было достойно уважения. Причем Гарм не хотел просто увеличивать или увечить привычные этим местам колючие кустарники и ползучие травы, больше похожие на ременные плети-девятихвостки. Он приложил немало стараний, несколько творений пришлось уничтожать в спешном порядке, но результат оказался достоин всех ожиданий. Посреди выжженных солнцем песков поднялись тонкие, упругие стволы, увенчанные единственным плоским листом, желто-зеленого цвета, заимствованного у болотных трав. Они росли очень быстро и за пару десятков лет вымахали почти на двадцать метров. В углублении толстого, гладкого листа вопреки всем законам и правилам всегда была вода — прохладная, свежая; как она не испарялась в мгновение под сумасшедшим пустынным солнцем — один Гарм знал о том. Однако добыть эту воду было делом нелегким; в тени от того же листа-водоноса жара и духота только усиливались, а ствол дерева был так гладок, что взобраться по нему потребовало бы огромных усилий.

Гарм создавал и другие достопримечательности; нередко он снисходил до того, чтобы пообщаться с теми созданиями, что оказались заброшены в его земли из неведомых пределов в момент неудачного открытия Восточных Врат. Любимцами бога стали вьюнцы. В Арр-Мурра частыми были грозы; они приходили в эту землю или сами по себе, но чаще — в ответ на очередные магические упражнения Гарма, как грохочущий и сверкающий рикошет. Раскаты грома силились разорвать в клочья непроглядно черную ткань неба, ветер вздымал в воздух песчаные смерчи, сталкивал их со столбами ледяной воды, низвергающейся из тяжелых туч, завывал на разные голоса… А за несколько минут до начала этого великолепия в Арр-Мурра принимались играть молнии. Они десятками падали с черного неба на темно-красную, мертвую землю, зависали на несколько секунд дрожащими белыми сполохами — и в это время появлялись вьюнцы. Для этих созданий не было наслаждения выше, чем обвиться всем своим гибким змеиным телом вокруг выросшего на мгновения стебля молнии и замереть так, умирая и воскресая одновременно. Они метались по пустыне, стараясь поймать падающую молнию, выписывая фигуры диковинного танца. Зачем, почему — Гарма такие мелочи не интересовали, его радовали быстрота и гибкость неведомых тварей, их бездумное наслаждение смертельной опасностью.

Иногда, в моменты снисходительного благодушия, сын Сурта забавлялся, придумывая диковинки для оазисов Арр-Мурра; однажды, решив порадовать Чиро, он вырастил для эллила зирэ. Но все это было лишь отдыхом, отвлечением от единственно важного для Гарма дела — открытия Врат. Для начала он потратил немало сил, чтобы найти их в той сумятице обломков, уцелевших комнат, обрушившихся лестниц, зависших в воздухе галерей и жутких провалов, в которую превратился его дом. Не сразу, но ему удалось найти остатки башни, где на одной из уцелевших стен был едва заметен контур прежних Врат; они и прежде были крепко заперты, а уж сейчас… и стена, и дверь слились в каменный монолит.

Вспоминая свои первые попытки открыть Восточные Врата, Гарм усмехался и краснел, настолько жалкими и безграмотными они ему теперь казались. Первые сотни лет он все еще надеялся на собственные силы и почти истязал себя, только что головой в камень не бился. Потом ему пришлось смириться с тем, что придется искать помощи. К брату Гарм не обращался, знал, что Лимпэнг-Танг вряд ли заинтересуется Вратами. Аш-Шудах… в нем Гарм нашел скорее противника, чем союзника; им довелось столкнуться в открытом противостоянии, и, поскольку Гарм был далеко от Арр-Мурра, ему пришлось отступить. Но однажды он вспомнил, что отец его не надеялся только на свои силы, вспомнил об осколке первородного льда, хранящем невиданную мощь, — и решил отыскать его любой ценой. Отыскать алмаз темной крови оказалось куда легче, чем заполучить его. И только случайная оплошность последней в роду Эркина, добровольно отдавшей камень сумасшедшему цвергу, помогла богу добиться своего.

В последние пятьдесят лет у Гарма появилась еще одна причина желать открытия Врат. По видимому, замкнутость Обитаемого Мира, его непроницаемость привела к тому, что сам воздух стал застаиваться и загнивать. Все чаще и чаще в искаженных, изломанных закоулках Арр-Мурра зарождались облака ядовитых испарений, сливающиеся в плотные тяжелые тучи. Гарм не мог допустить, чтобы они скапливались в одном месте, и был вынужден гнать их прочь, в сторону населенных земель. Когда ядовитый воздух покидал пределы Арр-Мурра, Гарм терял возможность повелевать им, и тогда ветер нес тучи, куда вздумается. Иногда это был северный ветер…

Солнце успело излить на землю сегодняшнюю долю ярости и на Арр-Мурра опустилась ночь, принеся с собой мертвящий холод. Купол над оазисом Гарма уплотнился и засиял неярким зеленоватым светом, будто предупреждая нежданных гостей, что так просто им внутрь не войти. Взошла луна; здесь она была еще более далека, чем в других местах Обитаемого Мира, и казалась похожей на одинокую жемчужину, закатившуюся на дно старого сундука. Приветствуя ее появление, ночные жители проклятых земель один из другим выходили из своих дневных убежищ и подавали голоса — и от самого приятного из них кровь стыла в жилах. На западной окраине ночная темнота сгустилась до предела, стала почти осязаемой — как всегда перед началом грозы, и уже кое-где там мелькали гибкие фосфоресцирующие силуэты вьюнцов. Откуда-то из-за окраины такыра раздался истошный нечеловеческий визг, — это вышел на охоту кровяной червь и кое-кто из приветствовавших полную луну поспешил убраться куда подальше. Первый удар грома прокатился по земле, стукаясь о стволы деревьев и скалы; первая молния, вспыхнув, упала в застывшие от холода пески, заставляя вьюнцов приплясывать от нетерпения.