Анатолий Нейтак - Мечтатель

Комплексная тренировка. На развитие периферийного зрения, на внимательность, на память (изменения в стороне от трассы надо ещё сопоставить с тем, что видел утром, когда была предыдущая пробежка по большому кругу), на умение выполнять сложные действия, вроде бега не по ровной прямой дорожке, в «автоматическом режиме», а лучше — под контролем интуиции…

Сложно. Нет, реально сложно!

Если у меня раньше и водились мыслишки про то, как я ловко и быстро превзойду науку местных почти лапотников, заделавшись самым крутым, — после таких тренировок эти самые мыслишки, стыдливо поджав хвосты, уползали в те дыры, где им самое место. Со всеми своими гандикапами, предоставляемыми магией, с разгоном мозгов и нервов я едва поспевал за молодью — за пацанами от пятнадцати до двадцати! То, что означенная молодь в массе своей крутилась на этой кухне с детства или на худой конец «просто» не первый год, утешало слабо.

Да, с изучением абстрактной информации у меня дела обстояли на порядок лучше, чем у них. Или даже на все два. Технику скорочтения я всё же отработал так, чтобы рукописный текст тоже воспринимался не по складам, — и использовал вовсю, стоило мне дорваться до местной библиотеки, точнее, Архива.

Лестница завивается змеёй, карабкаясь всё выше и выше. Второй этаж, третий — и вот, наконец, скудно освещённая парой масляных плошек площадка. Надпись, выжженная крупными буквами на дощечке, прибитой к двери, лаконична до предела: «Архив».

Тяжёлая дверь проворачивается на петлях, хлопая у меня за спиной. Сделав два шага сквозь навалившуюся темноту, я толкаю вторую дверь тамбура, и…

Оказываюсь в царстве света.

Тишина этого зала имеет хорошо знакомый мне запах. Натёртое воском дерево, немного влаги, пыль и выделанная кожа, — но, главным образом, бумага с чуть кисловатым привкусом самых распространённых чернил из вываренных корней шумклата. Запах библиотек, хранилищ и книжных собраний. Запах знаний.

Но я не обращаю на него большого внимания. Не гляжу ни на вполне привычного вида стеллажи, заполняющие три четверти зала, ни на шкафы вдоль стен, забитые рядами массивных томов с тёмными кожаными корешками, ни на три ряда столов и скамей, за которыми тихо сидит всего трое… или четверо?.. гостей этого места. Задрав голову и затаив дыхание, я смотрю вверх — на большой куполообразный потолок, крупноячеистая решётка которого забрана пластинами очень чистого и ровного стекла. Нет, действительно очень чистого!

Встретить нечто подобное в этом «отсталом» краю я не ожидал, и зрелище льющегося сверху дневного света завораживает меня на целую минуту, не меньше.

Тут тишину нарушил тихо подобравшийся ко мне со спины сутулый дедок. Чуть ниже среднего роста (или так лишь казалось из-за сутулости?), телосложения скорее сухого, чем плотного, с проницательными зеленоватыми глазами. Наряд его составляла круглая матерчатая шапочка буро-зелёного цвета, войлочные тапки и кожаный фартук поверх долгополой хламиды из грубой ткани, из-под края которой высовывались накрахмаленные манжеты и узкий ворот (как мне показалось, манжеты с воротом были накладные). Кстати, в пришитых к фартуку кармашках удобно располагались разного рода штуки вроде набора шил разной толщины, ножниц, катушек с нитками, заточенных до идеального состояния ножей и прочего такого. Видимо, мой приход оторвал дедулю от работы по реставрации ветхих рукописей или их переплетения.

— Что, молодой человек, нравится? — негромко спросил он.

— Очень! — ответил я, разворачиваясь. — Я даже не думал, что увижу здесь столько стекла… да ещё такого прозрачного! Это, случаем, не магией земли создано?

— Точная догадка. Да, именно ею. Саорэ Эрриса работа.

— Ясно. Простите моё невежество, саорэ…?

— Меня зовут Мелез.

«Не по прозвищу представляется. Значит, не Охотник? Впрочем, Шмыга он тоже по имени назвал… не любит использовать прозвища?»

— Очень приятно. А я — Ложка. Вы, вероятно, здешний хранитель?

— Архивариус, — поправил он. — Самый главный начальник по бумажкам, хе-хе. Хм. Итак, что именно вас интересует, молодой человек?

— А что бы вы мне посоветовали из имеющегося? Видите ли, — развожу руками, — я плохо представляю себе, с чем именно сталкиваются Охотники, и…

Мелез, заглазно называемый Бумажным Пауком (на варрэйском это одно короткое слово), охотно помог мне — стоило лишь показать, что я интересуюсь его сокровищами заметно больше, чем среднестатистический ученик гильдии. Как быстро выяснилось, мне особенно понравилось чтение старых отчётов о миссиях в Тёмные Земли. Среди них, конечно, хватало скучищи, но некоторые Охотники явно зарывали в этих самых Тёмных Землях литературный талант. Описания разведрейдов, одиночных и групповых миссий, словесные пейзажи, детальные отчёты о ходе и итогах масштабных операций по искоренению сверх меры размножившегося зверья… тут тебе и квесты, и фэнтези — в основном тёмная, и чуть ли не дневниковые записки путешественников (вооружённых и очень опасных, ага)…

В общем, с дисциплинами «иностранные языки», «картография» и прочими подобными никаких сложностей я не испытывал. Но имелись дисциплины, регулярно заставлявшие меня скрежетать зубами. Причём не только связанные с физподготовкой.

Сколько я прочёл — ещё в своём мире — бредней про то, какие у современного человека развитые мозги и как много ему, бедняжке, приходится перерабатывать информации кажинный день. Х-ха! Авторы попаданческих фантазий явно не осведомлены о том, что наши предки лет этак десять тысяч тому, те, что ещё промышляли охотой и собирательством, имели мозг даже чуть поболее нашего. И что никаких крутых физиологических изменений в нервной ткани неокортекса с тех пор не произошло. Скорее уж, за последние века люди деградируют в плане мозговитости. Сытая и безопасная жизнь развитию скрытых физических талантов не способствует, нет.

А как же надстройка? Всё-таки сводить всё к грубой физиологии нервной деятельности нельзя, неужели у сознания хомо мегаполикус не развивается что-то этакое, для компенсации?

Развивается, будьте спокойны. Что я и подтвердил на своём примере, закапываясь в Архивы. Усвоение абстрактной инфы — текстовой, символьной, численной — у меня шло темпами опережающими, иначе не просили бы меня подсобить в читальном зале с непонятками. Но вот на вылазках в ближайший лесок, на практикуме по чтению следов…

Гррр!

Я поправил себе зрение. Я улучшил себе память и развил внимательность. Я не то, что сдвинутые листочки и примятые травинки видел — я у копошащегося в двадцати шагах мелкого чёрного муравья мог лапки сосчитать, хотя за такое усиление восприятия потом и приходил счёт в виде головной боли. Но при всём при этом мне никак не удавалось отличить след, оставленный зайцем от следа, оставленного, скажем, вздумавшей пробежаться по земле белкой. А позже, когда беличье от заячьего худо-бедно отличать начал — не мог сказать, где беличий, а где куний, и нередко путался в определении того, справа налево пробежала мелкая тварюшка или наоборот. Хотя своим магическим восприятием мог нащупать крота, роющего себе нору на глубине двух человеческих ростов, и пересчитать по головам всех птиц в радиусе ста шагов.