Анна Алмазная - Лоза Шерена

Сразу же стало темно, и весь мир окутался бушующим, черным пламенем. Дышать, нечем дышать. Дым врывается в легкие, пытает болью, пытается остановить. И уже почти поддаешься, почти падаешь на колени, а все же идешь вперед. Нельзя останавливаться! Нельзя сдаваться! Надо идти, держаться за тонкую ниточку, стремясь к душе Нара... что рвется из тела. Молит... отпустить.

Никуда ты не пойдешь! И не осилит нас огонь, не убьет черный дым, не прижмет к земле чужая сила. И руки уже сами тянутся к телу хариба. Притягивают к себе, окутывают плащом, защищая. Не уйдешь, не дам!

Нар застонал. Страшно к нему прикасаться - одежда, кожа, все стало жидким, перемешалось, расплавилось в магическом пламени, а само тело походило на пылающий черным факел.

Жжет пламя и Армана. Лижет белоснежный плащ, подбирается к волосам. Тянет к земле тело хариба. Тяжелый... какой же ты тяжелый, Нар. И не шевелишься, почему?

Неужели мертв? Неужели Арман опоздал?

Дым застилает глаза. Рвет на части легкие от кашля. И уже не видно, куда идти, да и не хочется...

- Ар! Придурок! Вернись!

Арман упал на колени.

- Вернись, кому говорю! Услышь меня!

Арман медленно поднялся и пошел на зов брата.

Что же, думал Арман, гладя волосы Нара, Рэми спас еще одну жизнь - твою... И я рад, что не дал тебе уйти. Рад, что десять лет, что мы вместе, это не последние...

- Помнишь, как мы встретились, Нар? - прошептал Арман на ухо харибу. - Никогда не говорил тебе, но я помню...

Арману было всего четырнадцать. Ар помнил, что в тот день шел снег. Что он устал, страшно устал от поездки в деревню, от изнуряющего долгого допроса, после которого рожанин все же признался:

- Это я убил жену. И любовника убил я. А вы бы, архан, на моем месте не убили бы?

Ар убил бы, убил бы сейчас каждого, кто посмел бы остановить и не пустить к теплу, к отдыху. Все же сложно быть единственным арханом на всю округу. И суды он вершит, и виновных он карать приказывает.

Ар с облегчением бросил поводья мальчишке, соскочил с Вьюнка и направился к дому. И уже дошел до входной двери, как вдруг его внимание приковала фигура на другом конце двора. Ар остановился.

Он так устал. От чужой глупости, от чужих проблем, от вечных сомнений - а поступает ли он правильно? Или, может, делает еще хуже? Но были случаи, когда Ар не мог пройти мимо, как теперь, потому вновь и вмешался. Он подбежал сзади, перехватил руку Зары. Не дал опустить топор.

- Убью! - зашипел кузнец, резко оборачиваясь. Увидев четырнадцатилетнего архана, он застыл. Сжался весь как-то, и глаза его, до того пылающие злостью, вдруг наполнились страхом.

Ар скривился. Что же, другого он и не ждал. Наивные крестьяне. Думают, что архан не слышит шепота за спиной, не замечает страха в глазах, не видит, как хватаются за амулеты, просят богов о защите. От него, от Армана, как будто он какое-то чудовище.

- Это всего лишь простые люди. А ты - сын ларийцев, - отвечала на вопросы хрупкая, вечно бледная няня.

Арман верил. Потому что больше верить было некому.

И теперь, под хлопьями снега, страх кузнеца уже не раздражал. Даже на раздражение нужны силы. А сил не было. Было лишь усталое отупение.

- За что ты его? - Ар отобрал у кузнеца топор и посмотрел на юношу, почти мальчишку, что свернулся калачиком у дровни.

Заморыш. Откуда только взялся? Одет в рванье, волосы спутаны, слиплись. И воняет от него кровью, да навозом.

- Дык... - замялся Зара. - Пришлый он. Вор, в сенях ховался. Кто тебя, тварь, туда пустил?

- Я не вор, - прошипел звереныш, с трудом разлепив разбитые в кровь губы. - Я не вор, верьте, архан.

- Верю, - согласился Арман, улыбаясь.

Ему вдруг захотелось спасти пришлось, а почему - Арман и сам не знал. Может, просто нравилось ему смотреть на побагровевшего кузнеца, нравилось, как трясся верзила, хоть Арман на голову и ниже, да и в плечах гораздо уже.

Дрожишь?

Вот и мальчишка дрожит. А все равно упрямо ползет по талому снегу к коленям, обнимает их и молит:

- Пощади, архан!

- А чего б не пощадить, пощажу, - усмехается Арман, не замечая, как грязный мальчишка испачкал дорогой плащ. И все так же не спуская взгляда с красневшего все более кузнеца. - К приказчику его сведи. Прикажи вымыть и к домашним слугам приставить.

- Ох, архан, верьте мне, - начинает ныть кузнец. - Не стоит он того. Без добра вас оставит...

- А ты мне не перечь! - отрезает Арман, любуясь реакцией рожанина: жирное лица мужчины идет пятнами, и он вновь сжимается от страха:

- Слушаюсь, мой архан... Как скажете.

Ар бросает последний взгляд на мальчишку, да смущается, когда карие глаза вспыхивают благодарностью. Преданностью.

И нет во взгляде пришлого даже капли страха. Но Арман знал - пока нет. Все они поначалу Арманом восхищаются, а потом, наслушавшись слухов, начинают ненавидеть.

Странные то были времена. Медленно прошла зима, унесла несколько рожан. Но миловал, прошел мимо обычный для последних лет голод.

Незаметно пролетела весна, ранняя в этом году, теплая, лаская. Пришло и лето. Знойное, испепеляющее, но щедрое на дожди, прошлось оно по полям, заставляя пожелтеть богатую в этом году ниву.

Мальчишка, или Нар, за это время округлился, утихло в его глазах отчаяние, пришло ему на смену холодное, уверенное в себе спокойствие и обожание... Мальчик обожал своего архана. К концу лета мало что осталось в нем от грязной жертвы кузнеца, а Ар постепенно привык к нетребовательному, но частенько полезному слуге. И, что самое главное, к тому, кто не спешил исчезать.

Исчезновения слуг были головной болью Армана и нерешенной загадкой. А узнать причину нельзя - стоило кого спросить, как тот замыкался, начинал дрожать, заикаться и что-то бормотать о приказе архана. Не Армана, естественно, а опекуна.

Зачем Эдлаю понадобилось играть в тайны, Арман не знал. Он вообще мало что знал об опекуне, больно редко появлялся тот в поместье. Но воспитанника не забывал - окружал невидимой заботой, то и дело отправлял в поместье гонцов: они привозили приказы дозорным, забирали списки необходимых покупок, присылали новых учителей.

Последних Арман не любил. И не всегда понимал, к чему мучить себя бесконечными уроками магического боя, верховой езды, танцев, чередующихся с лекциями по математике, тактике, истории, медицине, словосложения, и прочей ерунды.

Учителя сменяли один другого, наука давалась Арману легко, почти играючи, и к пятнадцати годам он вырос сильным, ловким и разумным. Гораздо более разумным, чем требовалось для управления небольшим поместьем.

Потому и ожидал пятнадцатилетия Арман с нетерпением. Знал он, что в этот день придет письмо от повелителя Кассии, знал, что решится его судьба, и надеялся покинуть захолустье, окунуться в настоящий мир, полный славы, приключений. А ждать осталось недолго - всего один день.