Александр Данковский - Папа волшебницы

Заодно мне перепали кое-какие одежки — чтоб не слишком отличался от аборигенов. Местные, насколько я смог заметить, отличались широтой нравов и ходили кто во что горазд. Но нейлоновых одеяний цвета "вырви глаз" ни у кого не было. А я в этот мир попал как раз в синтетической ветровке-велосипедке, призванной сделать меня заметным на дороге. Поэтому от Лиининых щедрот мне перепала темно-коричневая куртка из какого-то материала, похожего на замшу (потом я узнал, что делают его из местного аналога гриба-трутовика), хэбэ штаны, увы, без карманов, и шапка вроде летного шлема.

Потом был ужин в небольшом трактирчике — с мороженым, между прочим, от чего и я и Юля буквально растаяли. Правда, по вкусу оно больше напоминало холодную дыню, но все равно объеденье. Лиина, глядя на то, как мы уписываем лакомство (я слопал две порции, каждая с суповую тарелку, а растущий дочкин организм осилил целых три) просто млела. Ну чисто бабушка, угощающая внуков, прибывших на каникулы. Думаю, она знала, что мы не в восторге от местной кухни — скорее всего, Юлька проболталась, — а тут удалось найти блюдо, которое нам действительно понравилось.

Домой мы вернулись сытые и довольные, распрощались с Лииной в самом замечательном настроении. В нашем распоряжении было еще целое воскресенье.

Его мы провели не менее прекрасно — в основном, мечтая вслух. Пока Юлька была рядом, я загнал в самый дальний угол мозга (вот такой он у меня угловатый) все свои тревоги и с удовольствием подыгрывал ей в любых ребячествах и дурачествах. Мы даже устроили бой на местных аналогах подушек! А потом дочка всласть порисовала. И попросила меня за недельку, пока ее не будет, изложить на бумаге не только очередной кусок математики, но и что-нибудь художественное. Книжку какую-нибудь попытаться по памяти записать, хотя бы вкратце. А то она, мол, без литературы пропадает. Внутренне я обозвал себя телятиной: мог бы и сам догадаться. А вслух пообещал что-нибудь набросать. Все же память на тексты у меня неплохая, а прочел я в свое время кучу всякой всячины. Конечно, "Войну и мир" не воспроизведу, а вот какие-нибудь фантастические рассказы, где главное — сюжет, изложу запросто. Благо наследники Саймака с Хайнлайном вряд ли до меня доберутся, чтобы покарать за нарушение авторских прав.

Вдохновленная успехом, Юльхен тут же потребовала, чтобы я немедленно рассказал вслух что-нибудь эдакое. Я для виду покочевряжился, а потом выдал краткую версию "Почти как люди" Саймака. И только в середине повествования вспомнил, что когда-то мне шестилетнему эту же вещь пересказывала мама, когда я затребовал сказку, сидя в очереди в поликлинику. Преемственность поколений, понимаешь.

А утром она уехала…

И я снова остался один…

Саймак больше, как на грех, не вспоминался. И Хайнлайн не вспоминался. И даже читанные-перечитанные Стругацкие вылетели из головы один за другим. Но я наступил на горло собственной хандре и резво взялся за формулы сокращенного умножения. Разность квадратов и квадрат суммы всплыли в памяти сами собой, с разностью кубов пришлось повозиться, а потом пошла тригонометрия. В школе я ее никак не мог выучить толком, вечно путал сумму синусов с синусом суммы, писал формулы на листочках, обложках тетрадок и даже крышке пенала. А тут вот всплыло в памяти, и я быстренько вывалил всю эту премудрость на бумагу, пока она не утонула обратно. Успел, записал, назвал себя вслух молодцом и как раз подумал, что имею право на перерыв, когда в дверь постучали. С такой силой стучать мог только один из моих немногочисленных местных знакомых. Который низенького роста и с бородой.

— Привет, Бержи! — сказал я по-русски.

— Здравствуй, Дмитри, — не остался он в долгу. При наших нерегулярных встречах гном упорно просил меня учить его нашему языку. Зачем это ему — ума не приложу. Пока, правда, он выучил всего несколько десятков слов и выражений. И одно из первых — "пожрать". На свою голову, я когда-то выдал именно этот глагол. А Бержи его запомнил — и напрочь отказывался от более интеллигентных синонимов. Хотя я и их приводил. Может, ему звучание нравилось…

— Пожрать! — объявил он, похлопав рукой по объемистому мешку. Кажется, я уже говорил, что именно Бержи больше других старался разнообразить наш стол. Притаскивал то хлеб, то мясо, то овощи, похожие на помидоры, только пронзительно-фиолетовые, то какие-то готовые блюда, напоминающие смесь каши с салатом. По-моему, он даже поцапался на эту тему с Лииной: она боялась, что местные харчи могут пагубно сказаться на наших желудках. Определить, кто из двух университетских профессоров окажется прав в этом гастрономическом споре, должен был эксперимент, который с недавних пор объявлен критерием истинности. Вышла боевая ничья: одна еда шла нам явно впрок (мы даже требовали повтора), от другой кишки сворачивались в жгут. Бержи продолжал опыты на людях (то есть на нас), пока не сформировал вполне приличное меню из безопасных блюд.

На сей раз он притащил не только еду, но и выпивку — мешок булькал.

— По какому случаю пируем?

— Не пируем. Лечим, — ответил гость.

— Кого?!

— Тебя, конечно.

— От чего?

— От тоски.

— Какой-такой тоски?

— Откуда я знаю, какая у вас, пришельцев, тоска бывает. От обыкновенной, людской. Я же вижу, что несладко тебе. Юлька уехала, и ты вообще заскучал.

На протяжении этой тирады гном сноровисто выставлял и выкладывал на стол (который я ленился сворачивать в сундук) сверточки, судочки, горшочки и кувшинчики.

— Ну что — уехала… Я ведь понимаю, ей учиться надо.

— Я тоже понимаю. Я гораздо больше этого понимаю. Например, что сейчас ты к миру привязан только одной веревкой — которая от тебя к Юле тянется. А человек должен быть привязан к миру накрепко, многими веревками, бечевочками и ниточками. Тогда смерти его оторвать сложнее. Пей! — под носом у меня оказался свежеоткупоренный кувшинчик объемом чуть больше стакана.

Я, слегка обалдевший от метафизической лекции, машинально взял и даже пригубил — и только потом спохватился, что ж это я делаю. В нёбо хлестнул целый букет ярких и совершенно незнакомых вкусов — что-то травяное, земляничное, мятное… Спиртом и не пахло, но и простым компотиком зелье явно не было.

— Бержи, ты же знаешь, я не пью…

— Глупости. Все люди пьют, без воды они не могут.

— Нет, не пью… спиртное, — последнее слово я произнес по-русски. — Ну, жидкости, влияющие на… э-э-э… Ну вот когда мы первый велосипед сделали, вы пили что-то такое, от чего стали веселыми. Так я такого не пью.

Это, между прочим, почти чистая правда. Я даже дома спиртного избегал. Не из соображений здоровья или там религии. Просто в детстве был очень впечатлительным мальчиком и несколько раз видел, во что под влиянием выпивки превращаются вполне нормальные люди. Нет, ничего особо страшного мое детство не омрачало. Просто смотреть было противно на то, как человек на глазах глупеет и теряет контроль над собой. Примерно это я и попытался втолковать Бержи.