Александр Данковский - Папа волшебницы

Ничего, мне бы чуть продержаться, пока Сайни подоспеет.

Ага, щасс. Мельком бросив взгляд через плечо, я увидел, что он выплясывает со своим противником что-то фехтовально-танцевальное. И это, кажется, надолго. Черт, придется справляться самому.

Мы на секунду замерли, крепко сцепившись — все трое: он, я и велосипед. Перевернуть меня на спину и запинать он не мог — равно как и я не мог ничего с ним сделать, так как левая нога была основательно придавлена рамой. Но его вооруженная рука как раз попала между трубкой руля и "рогом", чем я не преминул воспользоваться — схватил револьвер за ствол и крутанул изо всех сил. Грохнуло еще раз. Но револьвер я таки выкрутил — и швырнул его подальше. В следующий миг, правда, подумал, что мог бы сам их воспользоваться. Но поздно. Приходится теперь рассчитывать на собственные силы. Даже нож не смогу вытащить — он на левом боку.

Противник резко дернулся, пытаясь вырваться. Я напрягся в ответ. Он боднул меня в лицо. Попал по скуле, так что из глаз брызнуло — то ли искры, то ли слезы. Со зла я тоже дернул головой вперед — и укусил его за нос. Сам от себя такого не ожидал. Он не ожидал еще больше, рванулся, освобождая пострадавшую часть тела — и приложился затылком о край руля. Я тут же вырвал правую руку и толкнул его в подбородок основанием ладони, чтобы он еще раз встретился с поименованной деталью транспортного средства. А потом добавил левой. А потом снова правой. Размахнуться, "лежа верхом" на велосипеде, не было никакой возможности, так что я не столько бил, сколько резко отталкивал от себя его голову. Он попытался отстраниться — и тут я врезал в горло. Случайно. Противник обмяк, и я, наконец, выбрался из его объятий — ровно настолько, чтобы можно было полновесно добавить в висок. Милосердие в тот миг и рядом со мной не стояло. Особенно после того, как я увидел, что другой рукой — той, которую я накрепко прижал своей ногой — мой "спарринг-партнер" пытался вытащить из ножен здоровенный клинок. И не смог, кажется, попортить мне шкурку именно потому, что клинок был слишком длинным, а свободу движений ему я ограничил. Выдравшись из-под велика, я, не вставая, откатился и добавил по голове еще и каблуком — уж больно испугался. И только потом глянул вокруг.

Блин, Сайни все еще сражается, и, кажется, ему совсем нелегко — противник наседает, с сумасшедшей скоростью размахивая саблей и кинжалом.

Лелек оборонялся, используя превосходство более длинного оружия — но и более тяжелого, так что атаковать он просто не успевал.

Я наступил локтем на что-то твердое. Скосил глаза — так и есть, револьвер. С трудом соображая, что делаю, поднял ствол и прицелился в того, с саблей. Фехтовальщики как раз стояли ко мне вполоборота метрах в шести. С трудом задержал сбитое дыхание (в груди будто поселился паровоз) — и нажал на спуск. Снова — в третий раз за пару минут — грохнуло, и только тогда я испугался: из незнакомого пистолета, да в таком состоянии, мог не просто промазать, но и Сайни задеть. Дуракам счастье: попал в кого надо. Он дернулся, замер на миг — и в ту же секунду из его затылка высунулось длинное и красное лезвие нагинаты.

Лелек рванул оружие на себя, словно стряхивая с него труп — и двинул ко мне.

— Что тут у нас? — он приподнял за кудри голову моего врага, который все еще лежал на велосипеде. — Так, живой, — Сайни тряхнул его и произнес какую-то фразу. Пленный поднял на него глаза — мутные, бессмысленные — и что-то ответил. Сайни снова спросил, получил краткий ответ — и тут мой противник умер. Я почему-то сразу понял, что именно умер, а не потерял сознание.

— Что с ним?

— Защита сработала. Следовало ожидать. Схвати мы его в полном сознании, он бы отвечать не стал даже под пыткой, — Сайни говорил ровно и слегка озабочено. — А так, на границе обморока, успел ответить на пару вопросов. Их так, — он поискал слово — программируют. Иногда. Если попал в плен и начал говорить — сразу срабатывает внутренняя команда, и мозг дает телу приказ умереть. Очень удобно — для командиров.

— Слушай, — я внимательно осматривал кусты, но знал, что толку от моего осматривания немного, — а нас сейчас не подстрелят?

— Их было только двое, — Сайни говорил с трудом, восстанавливая дыхание после рубки.

— Откуда знаешь?

— Да он и сказал. Я его спросил, сколько их и что они тут делают. Он ответил, что их двое и что они — заслон.

— Какой заслон? От чего заслон?

— От нас, я полагаю.

— То есть о нашем походе знали?

— Предполагали, что погоня будет.

— А откуда знали, что мы именно тут пройдем?

— А ты погляди, что там, за кустиками. Узнаешь?

Глазастый — уже рассмотрел. А меня, как всегда, нужно носом тыкать.

За кустиками стоял летательный аппарат. Вернее, чучело летательного аппарата, увеличенная копия "бомбардировщика", разрушившего мой бедный флигель. А так — все то же самое: плетеный и обмазанный смолой кузов (ну не фюзеляжем же его называть?), короткие крылья, причем две пары, как и положено биплану. И тоже сломанный — похоже, до этой полянки он дотянул на последнем издыхании, а садясь, повредил крыло о молодую поросль то ли орешника, то ли не орешника — ботаник из меня слабенький. На сломе виднелись знакомые камышинки.

— Между прочим, ты мне жизнь спас, — сказал подошедший Лелек. — Так что спасибо.

— Всегда пожалуйста, — буркнул я. — Надеюсь, мои услуги в этой области будут нужны не слишком часто.

— И не надейся.

Обнадежил. Шутник, так его и эдак.

— Кстати, что это за штуковина? Оружие из вашего мира? — он осторожно указал на револьвер, который я, оказывается, все еще сжимал в руке.

— Оно самое. И я, кажется, догадываюсь, откуда оно взялось.

— Из "самалета"?

— Из него. Помнишь покойника, которого нашли рядом с пилотом? Почти уверен, что убили его именно из этой штуки.

— Она по-прежнему работает?

— Сейчас посмотрю. Хотя не слишком хорошо в них разбираюсь.

Я действительно не оружейник, но револьвер, право слово, не такая сложная машинка. В барабане обнаружилось шесть ячеек. Из пяти стреляные гильзы подмигивали глазками промятых капсюлей. У шестой золотистое донце в центре было девственно гладким. С противоположного конца обнаружилось и тупое рыльце пули.

Что ж, один раз стрелял пилот, два раза — мой противник, один раз — я. Итого четыре. По крайней мере, разок должен были шмальнуть прошлые хозяева, разбираясь, как пистолет работает.

— Если у них не найдем запасных… стрел, то эта штука — бесполезный кусок металла, — выдал я вердикт. Зачем соврал — сам не знаю. Вроде бы от Сайни у меня секретов не было. Но я показал ему только гильзу и пояснил, как должен выглядеть, пользуясь языком моего детства, "гожий патрон".

Лелек кивнул, вернулся к месту схватки, сноровисто и без всякой брезгливости обшарил "моего" покойника. Патронов не нашел — то ли их не забрали из самолета, то ли пилот не возил с собой запас.