Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода

«Молодой человек, молодой человек, вам плохо»? — голос раздавался откуда-то сверху. Ян поднял глаза. Над ним стояла ветхая старушка в странной старомодной шляпке с вуалью. «Вам плохо»? — снова повторила она. Ян не спешил отвечать, он вроде бы помнил, где находился, просто осел под деревом, устав от вина и «впечатлений».

— Нет, спасибо, со мной всё хорошо, а вы кто?

— Я? — старушка удивленно и смешно сдвинула плечи, — Я, Жанна Михайловна, — тон был такой, как будто вся Одесса должна была её знать и последним, кто не был с ней знаком, оказывался Ян.

Под кроной дерева было совсем темно. У Яна не выветрился хмель, поэтому была несколько нарушена ориентация в пространстве, мысли проворачивались в мозгу туго, со скрипом. Он не мог понять толком, где находится.

— Очень приятно, а вы не подскажите, где дом Йоси Самуэльсона? — также сидя спросил Ян. Он не хотел в прямую спрашивать про Марь Ивановну.

— Что? — Голос старушки стал еще удивленнее, — вы спрашиваете про Самуэльсона?

— Нет, только про его дом, — Ян старался не конфликтовать с пожилыми дамами.

— Может вам еще рассказать про его родственников? — голос бабушки был уже просто возмущенным.

— Нет, про родственников не надо, только покажите дом, а то я немного заблудился.

— Зачем он вам нужен, ведь он давно умер?

— Бабушка, дом не может умереть, вы хотите сказать, его снесли?

— Какая я вам бабушка, молодой человек.

— Простите, мадам.

— Между прочим, мадемуазель, если вам это что-то говорит, потому что мне кажется, что вы немножечко сошли с ума. Что вам до Иосифа Самуэльсона, когда он давно лежит на приличном еврейском кладбище?

— Мне до него? — Ян нетрезво сосредоточился, — мне до него ничего и до его родственников тоже. Мне бы дом его показать, даже если он уже помер, в смысле не дом, а он сам.

— Что вы мне дурите голову?

— Я вам нет, просто покажите мне дом Йоси Самуэльсона.

— Что за фамильярность, даже если вы его родственник? В чем я лично сомневаюсь. Я наших родственников знаю всех. Так что вы меня извините, но я пошла, у меня вечерний моцион.

Дама развернулась и плавно двинулась дальше по улице. Мимо проехал «Запорожец». Ян удивленно посмотрел на творение украинского автопрома.

— Мадам, пардон, мадемуазель, а какой сейчас год?

— Что я вам говорила, — старушка обращалась к несуществующей аудитории, — он таки сумасшедший. Во всяком случае, не девятьсот первый.

С трудом поднявшись на прямые ноги, Ян двинулся за ней, скоро он вышел на Дзержинского. Теперь он примерно соображал, где находится и как добраться до общаги и самое главное: Ян уже понял, что опасаться молдаванских бандитов Зямы и Антоши ему не нужно, потому что на дворе конец двадцатого, а не девятнадцатого века.

Первая, кого он встретил в коридоре общежития, была Карина. Она тоже возвращалась из города и тоже одна. Она была не просто красива, она была очень эффектна. У Яна понемногу рассеялся хмельной туман, шел он, уже прямо не качаясь.

Карина приветливо улыбнулась:

— Привет, герой, всё общежитие гудит, как ты защищал мою честь.

— Правда, а когда?

— А ты к тому же еще и нахал, когда дама говорит, что ты защищал её честь, только нахалы и невежды могут отказываться от подобного подвига.

— Я не отказываюсь, я просто не помню.

— Как не помнишь, ты вроде бы был не слишком пьян? Ну фрукт, может, проводишь меня хотя бы до комнаты?

— А, это ты про Алика, так он скотина и хам. Защитить от его посягательств женщину — долг каждого порядочного мужчины.

— Значит у вас не все порядочные.

— Может быть, хотя в основном нормальные ребята.

— Хочешь пригласить меня в кино? — Карина хитро посмотрела в глаза Яну. Ян растерялся.

— Я?

— Кто же еще? Я кажется, только с тобой разговариваю.

— А, ну да, конечно, а когда?

— Да хоть и завтра.

— Завтра с удовольствием, только после шести, я же на работе. Согласна?

— Нет, я забыла, завтра у меня не получиться. Давай послезавтра, только идем вдвоем, никого больше. Я заметила, что у вас в моде коллективные посещения.

— Нет, я вообще люблю ходить в кино один. Меня так ничто не отвлекает от фильма.

— Так значит, я тоже буду тебе мешать, в смысле отвлекать? Точно говорили ваши, что ты странный.

— Нет, я не странный, а даже совсем обычный.

— Мне обычные не нравятся, мне нравятся необычные. Так я буду тебе мешать?

— Нет, ты не будешь, ты мне нравишься, — Ян болтнул это по инерции и осекся.

— Это признание? — Карина улыбнулась, приподняла красивые брови и даже остановилась.

Ян немного смутился, но нашел, что ответить:

— Скорее констатация факта. Ты многим нравишься и я не исключение.

— Интересно, мне об этом так просто никто не говорил, а что ты еще хочешь сказать?

— Ты эффектная и необычная, не такая, как ваши девчонки.

— Ты тоже не такой…

Они подошли к двери комнаты Карины. Ян растерялся, он не знал, как надо прощаться с девушками. Карина весело посмотрела на него, обняла за шею. Она была почти такая же, как он ростом, поэтому их лица оказались рядом, на одном уровне. Карина мягко поцеловала его в губы и тут же упорхнула за дверь. Ян оглянулся в обе стороны, в коридоре никого не было, тогда он скорчил смешную недоуменную рожу и пошел в свою комнату.

Утром в вагончик к Петру Андреевичу Ян пришел как обычно в восемь. Зозуля еще не переодевался. Он всё еще был одет в свою знаменитую пиджачную парусиновую пару и летнюю шляпу в дырочку, надвинутую на лоб. Отвернувшись спиной, он копался в железном ящике, который громко назывался сейфом. Услышав, когда зашел Ян, он повернулся и на его утреннее приветствие только кивнул, промычав себе под нос:

— А это ты.

— Я, вы сегодня отгул взяли?

— Если бы, директор не дает, срочный заказ. У одного горкомовского босса потекли трубы в ванной — надо ехать. Ты кстати, поедешь со мной, будешь помогать.

Наконец Петр Андреевич повернулся к Яну, держа в руках, какую-то «хитрую» газовую горелку.

— Черт бы побрал этот весь бардак, насилу нашел. Сколько уже раз собирался навести порядок в сейфе, всё времени не хватает. Ты как, готов ехать?

— Так и ехать в спецовке?

— Нет, возьми её с собой, а там переоденешься.

— За вином бежать? — Спросил Ян и прыснул от смеха — Петр Андреевич снял шляпу.

— Чего лыбишься? — наставнику было не до смеха, — я вчера тоже улыбчивый был, видишь, что получилось?

На лбу у наставника белел большой крест пластыря.

— Где это вас угораздило?

— Улыбался в открытую дверь.

— Опять об косяк?

— Прямо в лоб скалкой, — Петр Андреевич потрогал пальцем шишку, — главное, первый раз за неделю пришел домой, не поздно, хотя конечно, выпивши.