Александр Серегин - Нереальные хроники постпубертатного периода

— Если это так, то тогда она — глупа.

— А это совсем другое дело. За глупость не осуждают, к глупости лучше всего относиться снисходительно.

— Не выглядит она дурой.

— А здесь не в уме дело, а в мудрости. Она умна, но мудрости в ней еще только на донышке. Вот жизнь её поучит, за волосы подергает, может быть, она и станет мудрее.

— Так значит, Петр Андреевич, сук не бывает, бывают только глупенькие заблудшие овечки достойные исключительно сострадания?

— Вот опять, Ракита, у тебя только белое и черное, а вся жизнь состоит из полутонов. Есть такие суки, профессиональные, жалко, ты не видел ту фифу, о которой я рассказывал. Вот она действительно без полутонов, но это редкость.

Вечером в общежитии, у Яна в комнате снова за столом собралось компания. Сегодня был мальчишник, оказывается у девчонок — культпоход в Оперный театр, культурная программа. Рядом с Аликом и Андрюхой за столом сидел Жора Голиней, Женька Безуглый и к удивлению Яна, Дима Бухмиллер — краса и гордость института, призер чемпионата Европы по гребле. Дима и вправду был красавцем: высоченный, под метр девяносто, белокурый и голубоглазый и с такой рельефной мускулатурой, что хоть на плакат по культуризму. Он учился в одной группе с Жорой и Женькой и жил в соседней комнате. В пьяных застольях он редко принимал участие — режим спортивный надо было соблюдать, но сегодня его уговорили.

В центре внимания был Андрей Новаковский, лавры лучшего рассказчика отобрать у него никто и не пытался, потому что это было невозможно. У Андрюхи на языке постоянно что-то вертелось, в любое время дня и ночи было чего поведать, хоть анекдот, хоть случай из жизни. Сейчас он рассказывал о Коле-грузчике, его мужских достоинствах и будущей свадьбе с Броней. Рассказывал он мастерски: в лицах, красочно и подробно описывая реакции, впечатления и внешний вид причастных. Особенно досталось Коле. Андрюха в деталях описал все его физические достоинства, иногда переходящие в недостатки, телячий восторг после ночи с Броней и даже песню, которую пел Коля в душе.

Яну этот рассказ не нравился, особенно ему не нравился дружный хохот и сальные замечания Женьки и Алика. Он несколько раз пытался прервать рассказчика, но ему не давали этого сделать, наоборот подбадривали Новаковского к дальнейшему повествованию.

Наконец Андрей закончил, у Женьки и Алика болели от смеха животы и щеки, Ян сидел угрюмый, а Дима Бухмиллер смущенный. Женька обратил внимание на Диму.

— Димасик, а ты чего так засмущался? Я вот думаю, может и тебе организовать показательные скачки? Ты же у нас еще мальчик-колокольчик, а уже мастер спорта международного класса, пятикурсник. Нет, я всё понимаю, тебе учиться некогда не то, что за бабами бегать, постоянные сборы, соревнования, чемпионаты, но надо как-то этот вопрос решать. Мы твои настоящие друзья, а кто еще поможет, если не настоящий друг. — Женя обнял широкие плечи Димы. — Не переживай бабу мы тебе найдем, опытную, может не такую профессионалку, как у Андреевича, но тоже пробу ставить негде.

Дима вырвался из объятий:

— Безуглый это уже слишком, вам бы только шутки шутить и за бабами бегать. Сам как-нибудь справлюсь.

— Как-нибудь нельзя, Димасик. Надо всё организовать серьёзно с научным подходом, психологическая совместимость и всё такое. Короче готовься.

— К чему, что ты там снова придумал?

— Всё во имя добра, только волею пославшей мя жены.

— Опять ты паясничаешь, какой жены?

— Твоей будущей жены, — утробным голосом сказал Женя, встал, закрыл глаза, вытянул перед собой руки и как слепой пошел на Диму.

Ян вскочил возмущенно и проорал:

— Лечить вас нужно всех, кроме Димы. У вас устойчивые проблемы с психикой.

— Это тебя надо лечить, — откликнулся Алик, — сморчок несчастный. Строит тут из себя умника. Сам давно такой был?

— Я таким никогда не был, а заниматься сводничеством позорно. У Петра Андреевича, хоть какое-то объяснение есть, а Дима здоровый, нормальный парень, спортсмен.

— Что ты тут разгавкался, ты мне нравишься всё меньше и меньше, сельдявка балтийская, как будто, тут твоё мнение кто-то спрашивает, — даже привстал со стула Алик.

— Спокойно, ребята, спокойно. Ян абсолютно прав, именно, спортсмен, — вступил, молчавший до этого, Жора Голиней, — человек, добивающийся недостижимых нормальному рядовому человеку высот, но Ян не прав в другом, Дима у нас как раз и есть пример отклонения от нормы. Ты же не стал призером на Европе? Тяжелые тренировки, долгое пребывание на сборах, где он лишен живого женского общения, несколько деформируют его психику и физиологию. Наш долг, как его ближайшего, дружеского окружения компенсировать эту небольшую, маленькую, я бы сказал, некоторую ущербность, которую легко исправить, пока не поздно. Но может быть и поздно.

— Да, пошли вы, — Ян в сердцах махнул рукой, — вы под всякую глупость подведете обоснование. Дима, только ты их не слушай, они хорошему не научат.

— Иди, иди уже, ты хорошему научишь, — заворчал Алик, увидев, что Ян собирается уходить.

Ян вышел из комнаты, в сердцах хлопнув дверью. У него не было конкретной цели похода, просто не хотелось находиться в одной комнате с этими… он не находил слов. Нормальные ведь ребята, но как придумают какую-нибудь гадость, просто удивляешься.

Ян не спеша пошел к центру через площадь Толстого по одноименной улице на Соборку. В сквере, где всегда собираются болельщики футбола, постоял, послушал, как до крика спорили о вчерашнем проигранном матче. Пошатался вокруг, мужиков играющих в шахматы и решил пойти вниз по Дерибасовской.

Летом, особенно в вечерние часы, когда спадала жара, Дерибасовская была забита людьми. Это были отдыхающие и одесситы, любящие погулять по колоритной улице. По этой улице не ходят, а как говорила одна знакомая Яну коренная одесситка преклонного возраста, по ней гуляют не спеша.

Ян вышел на угол к Центральному гастроному и посмотрел вниз, в сторону ЧМП. Перед ним расстилалось сплошное людское море, состоящее из множества голов. В такой многолюдности ему особенно хорошо думалось. Он пошел вниз по улице. Он шел медленно, стараясь не сталкиваться ни с кем, тщательно обходя людей, деревья, киоски и афишные тумбы. В голове его крутилась мысль о подмене людьми в отношениях настоящих ценностей на низкие, меркантильные, губительные страсти. Он вспомнил о Елене… Васильевне, затем мысль перекинулась на взаимоотношения его родителей, он мучительно пытался вспомнить, хоть какие-то случаи проявления их взаимной любви.

Кто-то наступил ему на ногу и не извинился. Ян попытался найти в толпе этого хама, чтобы высказать своё возмущение, но с удивлением обнаружил, что он идет не вниз по Дерибасовской, а вверх по двору школы. То, что это школа, он понял, потому что вокруг в основном были дети в школьной форме, с пионерскими галстуками. Один из таких ретивых пионеров и наступил ему на ногу. Ян не стал делать ему замечание, это вряд ли помогло бы, к тому же он обнаружил, что идет по двору своей родной школы, которой отдал десять лет. Он стал оглядываться, пытаясь обнаружить знакомые лица. Человеческая река вынесла его на спортплощадку, которую обычно использовали для массовых мероприятий, вроде последнего и первого звонка. Пионеры побежали занимать свои места на линейке, а Ян встал в толпе родителей, расположившихся по обе стороны от трибуны. Наконец рядом с трибуной он заметил знакомые лица директора, завуча. Посреди построения всех учеников в форме буквы «П», встала шеренга первоклашек.