Абрахам Меррит - Лик в бездне

Грейдон упал плашмя за парапетом и, пряча лицо, укрылся там. Его охватил такой страх, какого он никогда прежде не знал, не знал даже в красной пещере. Душа его умирала, он ждал звука мягко шлепающих шагов, идущих схватить его.

Он поднял руку и уставил взгляд на фиолетовые камни браслета Женщины-Змеи.

Блеск камней придал ему сил.

Отчаянным усилием он выбросил из своего разума все, кроме образа Матери.

Он вцепился в этот образ, как падающий альпинист цепляется за корень, который остановит его падение в пропасть. Он заполнил свой разум этим образом до отказа и закрыл свои уши, закрыл свой мозг для всего, кроме этого образа.

Как долго лежал он так, скорчившись, Грейдон не знал. Пробудило его мягкое похлопывание маленьких рук Кона. Грейдон поднял голову и огляделся. Его окружила полутьма. Луна миновала свой зенит. Лучи ее уже не сияли на стене раковины за спиной Грейдона. Блеск опала потускнел, сплетенная из лучей паутина исчезла.

Амфитеатр был пуст.

Вскоре Грейдон поборол свою слабость, и они с человеком-пауком, держась в тени, спустились по широкому, соединяющему ярусы проходу на мостовую. Никем не замеченные, они проскользнули сквозь створки входа и оказались под прикрытием деревьев.

Они добрались до Дворца. С помощью Кона Грейдон поднялся на тот самый балкон, откуда отправился на праздник.

Грейдон пристально смотрел вниз на город.

Весь город пылал огнями, город кишел людьми, город ревел!

Грейдон колебался, не зная, что делать. В это время раздвинулись в сторону занавески. Во главе вооруженного луками и копьями отряда в комнату вошел Ригер. Лицо его осунулось. Не сказав ни слова Грейдону, он поставил индейцев в караул возле Двери.

Он защелкал, обращаясь к Кону, и минуту-две Кон и Ригер вели быстрый разговор.

Ригер отдал какое-то приказание. Человек-паук посмотрел на Грейдона. В его глазах светилось нечто большее, чем обычная Меланхолия. Он бочком выбрался из комнаты.

— Пойдем! — Ригер коснулся плеча Грейдона. — Мать хочет видеть тебя.

Мрачное предчувствие ознобом проникло в тело Грейдона. Не тревожь его так нечистая совесть, он бы немедленно разразился градом вопросов. Но он без слов последовал за Ригером Наружный коридор был заполнен индейцами и воинами. Некоторых Грейдон узнал. Это были члены Братства, остатки спасшихся людей Хаона.

Они приветствовали его, Грейдон понял, что в их глазах — алость.

— Ригер, — сказал он, — случилось что-то плохое. Что?

Ригер пробормотал что-то неразборчивое, затряс головой и заторопился вперед. Грейдон, борясь с нараставшим страхом, еле поспевал следом. Не заходя в комнату, куда он до сих пор всегда появлялся по вызову Матери, они поднялись к крыше Дворца.

Повсюду были отряды эмеров, между которыми сновали люди Ю-Атланчи. Некоторые из последних были одеты в зеленый цвет Ластру. Дезертирство из рядов повелителя динозавров оказалось более значительным, чем полагал Ригер. Среди них было много женщин, тоже вооруженных.

Здесь было вполне достаточно народа для обороны, и все они, казалось, точно знали, что должны делать.

Он осознал, что на самом деле его не заботит, знают ли они, что делать, или нет, что он намеренно тянет время, отчаянно пытается думать о постороннем, чтобы остановить страх, который он не может высказать. Он должен знать.

— Ригер, — сказал он, — это — Суарра?

Рука великана обняла его плечи.

— Они схватили ее. Она у Ластру.

Грейдон резко остановился. Кровь отхлынула от его сердца.

— Схватили ее? Но она была с Матерью! Как они могли схватить ее?

— Это произошло, когда закончился Ладнофакси.

Ригер поторопил Грейдона.

— Хаон и я вернулись за час до этого. Во Дворец проникало ясе больше индейцев. Дел было много. Пришли и потребовали, ссылаясь на древнее право, и те, на кого мы не рассчитывали — более ста людей Старой Расы. Они поклялись в верности Матери. Говорят, что Суарра искала тебя и, не найдя, попыталась разыскать Кона. Пока она вас искала, ей доставили сообщение… от тебя!

Грейдон внезапно остановился.

— От меня? Боже мой, нет! — закричал он. — Как я moi послать ей сообщение? Я был на этом проклятом празднике Я заставил Кона взять меня с собой. Я вернулся как раз перед тем, как ты появился.

Ригер беспомощно пожал широкими плечами.

— Но сейчас уже прошел час после полуночи. Праздник закончился за час до полуночи. А два часа разницы?

Грейдон почувствовал, что у него кружится голова. Может ли быть, чтобы он лежал, скорчившись за парапетом, в течение двух часов? Невозможно! Но даже если так…

Он выбросил руку и ударил гиганта в грудь так, что тот зашатался.

— Будь ты проклят, Ригер! — бешено закричал он. — Ты намекаешь, что в этом замешан я?

— Не говори глупостей, друг мой!

Гигант не высказал обиды.

— Разумеется, я знаю, что ты не посылал никакого сообщения. Но определенная правда в этом есть: будь ты здесь, Суарра бы не попалась в такую ловушку. Представляется вполне определенным, что те, кто заманил ее в ловушку, должны были знать, что тебя здесь нет.

Как они узнали это? Почему они не попытались захватить тебя, когда вы возвращались? Возможно, Мать сейчас уже все знает. Она была в ярости. Та, кого она любила больше всех, украдена прямо у нее из-под носа!

Коридор оканчивался круглой дверью в стене. Ригер остановился, прикоснулся к стене, и дверь распахнулась, открыв маленькую круглую комнату. Ведя за собой Грейдона, Ригер вошел внутрь. Дверь закрылась, и у Грейдона появилось ощущение быстрого полета вверх. Пол остановился. Над его головой сияла звезда, он стоял на крыше Дворца.

Он увидел мерцание колец Женщины-Змеи и услышал ее голос. Голос дрожал от беспокойства, но ни укора, ни гнева в нем не было.

— Подойди ко мне, Грейдон. Ты, Ригер, вернись и принеси ему одежду одного из тех, кто покинул Ластру, — зеленый плащ и головную повязку с изумрудами. Не медли!

— Ты не будешь сурова с этим человеком, Мать? — пробормотал Ригер.

— Чепуха! Если здесь есть чья-то вина, то только моя! Иди и быстрей возвращайся, — ответила Мать.

Когда Ригер ушел, она подозвала к себе Грейдона, обхватила его лицо своими маленькими руками и поцеловала.

— Если бы даже в глубине души я хотела выбранить тебя, Дитя мое, я бы не смогла этого сделать. Поскольку твое сердце отягощено, ты обвиняешь себя и страдаешь. Виновата я! Если бы я не поддалась побуждению, если бы я дала Нимиру обрести сплетенное на паутине тело, вместо того чтобы изуродовать его, °н бы не нанес ответный удар, похитив Суарру. Я хотела поколебать его волю, ослабить его с самого начала. Ох, зачем я оправдываюсь? Это мое женское тщеславие: мне хотелось показать ему мою силу. Я вызвала его на месть, и она не заставила себя долго ждать. Вина моя, и хватит об этом.