Андрей Дай - Искра Зла

- Чего?

- Ты сам-то как? Уходили, ты пластом лежал, розовые пузыри пускал...

- Дык это, - разулыбался тот. - Ваши родичи - кудесники великие! Уже и бегать могу... Ежели недалеко, да не долго.

- А принц?

Улыбку сдуло с лица здоровяка.

- Те раны, что снаружи - подживают, - отчего-то позабыв свое вечное "дык", грустно выговорил отрок. - Изнутри, поди, время надо подлечить...

- А остальные? Серафима?

- Дык, это. Серафима Дамировна дня три уже как домой уехали. Варшам ей лошадей дал и людей в помощь.

- Воины пораненные?

- Туточки, в соседнем зале лежат. Ваши-то, лесные, говорят - все жить будут.

- Хорошо. Это Парель нас привез?

- Дык, это. Кому еще-то? Княжна молодая и говорить-то не могла. Жрец и привез вас всех. Мы со стены как увидели, думали, горе случилось. Вы как неживые в повозках лежали...

- Горе случилось, - выговорил я и почувствовал, как влажнеют глаза. - Фанир погиб.

- Парель сказывал, - поджал губы заметно похудевший дворовый.

- Сам-то он где?

- Кудахчет.

- Чего?

- У изголовья Ратомировского кудахчет. У Бога своего прощенье вымаливает.

- Забавно, - чуть-чуть, насколько было сил, качнул я головой. - Ты за кем бежать хотел?

- Дык, это... Паркай велел. Как в наш мир вернетесь, чтоб сразу ему сказал. У нас тут...

- Что-то случилось?

- Ну... Инчута тут... Пусть воевода сам сказывает. Мне не велено.

Я поморщился.

- Дык, с родичами вашими сотник поругался. Те наутро после Дня Осени стрельцов наших к мишеням приладить пытались...

День Золотой Осени. У Княжьих ворот Ростока распахнулась пышущая яркими красками ярмарка. Разнаряженые бабы стайками бродили меж богатых купеческих столов. Разглядывали чужеземные диковинки и друг друга. В избах варили терпкое осеннее пиво. На площадях били в огромные барабаны, дули в дудки, бренчали туго натянутые тетивы на гуслях...

- Что, и в барабаны били? - перебил я отрока.

- Нешто мы степняки чумазые? - удивился Велизарий, явно расслышав в вопросе завистливые нотки. - Конечно, били. И пиво варили, и песни водам небесным спевали!

- Значит, родичи мои наутро лукарей на сто стрел к мишеням потащили?

- Ага. Потащили. У них это строго. Сто стрел каждый день, иначе и не лучник вовсе. А Инчута ночью-то спать не ложился - через огни прыгал с парнями да девками деревенскими тутошними. Вот и побоялся опозориться, поди, в щит со ста шагов не попасть. Отказываться стал. Громко. А когда и воевода пехотный вразумлять принялся, и вовсе озлился. Ругаться стал да бахвалиться. Так отроков в корчму и увел. К вечеру уже...

- Он и на этом не остановился?

- Дык, утром за него голова больная говорила, потом хмель в дурной башке заголосил.

- Ну-ну, - мерзкий липкий пот выступил на лбу, и не было сил его стереть. - Дальше что?

- В сумерках уже Инчута с собутыльниками из корчмы в острог пришел. Там их уже Паркай со стражей поджидали. Воевода-то хотел забияк в холодный погреб покуда посадить, чтоб подумали да повинились, а те...

- Сопротивляться стали?

- Ага, - толстенные пальцы ловко протерли лоб влажной тряпицей. - Еще и родичей ваших криками во всем винил. Мол, это лесные поклеп на него навели, чтоб народу правду про корысть их тайную глаза не распахивал...

- Забавно, - прошептал я одними губами.

- Ну, дык, - тем не менее, согласился дворовый. - Обхохочешься. Только по воинской правде смутьянов-то этаких вешать полагается...

Сердце нестерпимо сжалось. Стоило лишь на миг представить болтающегося в петле весельчака из ростокской малой дружины.

- Палаты принцевы далеко ли?

- Дык, тут же. За две двери по галерее. Неужто идти сможете?

- Надо! Зови, что ли, Паркая. И пару ребят крепких, чтоб идти мне помочь...

Здоровяк горько вздохнул, кивнул и скрылся из глаз. А я, воспользовавшись отсутствием назойливой сиделки, оперся локтями в непривычно мягкую постель и сел. Мир покачнулся. В глазах полетели сверкающие искорки. Мышцы отвратительно дрожали, словно подняли меня на вершину царапающей облака вершины. Во рту появился металлический привкус.

Тело уговаривало меня отступиться, вернуться в уютную колыбель перины. Искушение было велико. В голове мелькнула мысль, что мне, раненому, простительно будет переложить ответственность на другого, да хоть того же Паркая... Но это так походило на предательство, что я оскалил зубы и зарычал. На собственное малодушие и не вовремя обессилевшее тело.

Пехотный воевода принес с собой запахи холода и влаги. С длинного, подбитого беличьим мехом плаща тут же набежали мутные лужи, в которых островами торчали ошметки грязи с сапог.

- Здравствуй, Арч, - чуть поклонился молодой военачальник. Его голубые глаза оказались по-осеннему темны, а на лице не нашлось и тени улыбки. - Детина-то твой, поди, не удержался? Поведал о горюшке нашем бестолковом?

Я хотел просто кивнуть, но побоялся, что искры вернутся. Не хотелось проявлять слабость.

- Ему пришлось, - выговорил я, проглотив прежде тугой комок подступившей тошноты. - Здоровья и тебе Паркай Панкратыч. Расскажи и ты, как оно все было...

- Воевода-то наш чего решил? - поинтересовался я, когда Паркай закончил.

- Ничего.

- Ничего?

- Сказал, мол, Инчута-лучник - арчев человек, вот пусть Арч и решает.

- Надо бы с Ратомиром все-таки поговорить, - отважно выдохнул я, заметив хитрый глаз Велизария в щели приоткрывшейся двери.

- Куда уж тебе, - дернул плечом воин. - Ликом со стеной выбеленной схож, а туда же - к принцу с беседами приставать... Да и не станет он разговоры разговаривать. Тоска черная у него.

- Вот и посмотрю на его кручину. Эй! Входи уже. И помощников заводи.

От моей постели до кровати Ратомира, куда я упал полностью выжатый, было сорок девять шагов. И каждый из них дался мне тяжелее, чем самая жестокая сеча. Сорок девять сражений подряд. Сорок девять побед.

- Кабаны здоровенные и со стулом вместе тебя, ваша светлость, уволочь могли бы! - шипел раскрасневшийся от беготни по галереям крепости Велизарий. - На кой вам своими ногами-то шастать?!

Я, кажется, рычал в ответ, не в силах разнять крепко сжатые зубы. И продолжал считать шаги.

- Инчуту с другими забияками где держите-то? - спросил я Паркая, замершего на пороге принцевых палат, дождавшись, когда черные пятна в глазах закончат демонские танцы и уберутся восвояси.

- В подполе. Где ж еще?

- А много ли там этих бузотеров?

- Тридцать шесть, вместе с Инчутой.

- Ого, - удивился я. - На улице-то дождь так и не унялся?

Молодой воевода дернул плечом:

- Сыплет.

- Ты б, Паркай Панкратыч, велел, чтоб лиходеев во двор вывели. Пусть под водами небесными постоят, подумают. Вот и Пареля с собой возьми. Может, кто из них к Басре обратиться возжелает. Напоследок...

- Ты что ж это...

- Сам ли правды воинской не ведаешь? Во хмелю по крепостьце бродить, приказы командира не исполнить, ночной страже кулаками перечить... Иди уже.