Евгений Шепельский - Имею топор – готов путешествовать!

Имоен вздернула голову, блеснули глаза:

– Мастер Фатик?

Я знаком велел подождать.

Эльфы сидели на поваленном дереве, пристроив клинки между ног. Виджи облачилась в те самые полосатые брючки, что были на ней в первый день нашего знакомства. Штанишки-вырвиглаз, лично для меня. Я испугался, как бы они не стали моим фетишем. Затем решил, что вряд ли – они смотрелись так возбуждающе только на эльфийке. Э-э, на моей эльфийке.

Принц, случись где-нибудь конкурс на самую каменную рожу и глаза-пуговицы, оторвал бы первый приз. Я невольно позавидовал его выдержке. Впрочем, может, он тайком дунул щепоть грибной пыли, я ведь не рылся в его багаже.

Добрая фея подняла голову, изломив тонкие брови. Я ей подмигнул. Потом окинул всех взглядом и осклабился в ухмылке:

– Небо расщедрилось и даровало нам шанс. Монго, гляди веселей!

– Воистину? – тут же отмерз Квинтариминиэль.

– Воистиней не бывает. Явилась надежда на счастливый исход.

– Бог-ужасный! Изреките!

– Изреку, но только после ужина. Больше у нас не будет времени на еду до самого моста Дул-Меркарин. Сидите, я потороплю гнома.

Олник продолжал помешивать рагу ложкой на длинном черенке, а Крессинда подкладывала хворост в огонь. Издали я просто залюбовался этой парочкой: муж и жена, причем жена в плечах шире мужа, и это не говоря уже про рост и объемы груди. Они о чем-то болтали без всяких признаков антипатии. Опасность, видимо, сблизила их. Олник выглядел счастливым и заливался соловьем, и это, учтите, в килте, на самом пороге гибели!

– Да-да, три ложки "огненной смеси", не больше! – Напарник, глядя на Крессинду, сыпанул в котел что-то из кожаного мешочка. Ложек десять, не больше. – А есть еще такой анекдот… Что ответит гном, если его спросят, в чем главная ценность ученых книг? Нет, не знаешь? – Он аж раздулся от радости донести Крессинде идиотскую шутку, бродившую по Хараште лет двести или триста. – Гном ответит: главная ценность ученых книг – в их толщине и мягкой бумаге!

На месте Крессинды я хрястнул бы придурка по лбу, чтобы отбить страсть к повторению дурацких шуток, но гномша – вы не поверите – засмеялась. Ох, женщины, женщины…

– А еще… Знаешь, почему ночью в гномьих пещерах темно? Потому что ночью гномы спят!

Жрица Рассудка опять засмеялась. Заметив меня, осеклась, и даже слегка отодвинулась от напарника…

Олник, как тетерев, продолжал токовать, помешивая деревянной ложкой в котелке.

Когда я подошел ближе, в котелке что-то булькнуло, и ложка растворилась. Нет, может, она просто сломалась, но у меня сложилось впечатление, что дерево именно растворилось. Мой напарник задумчиво изучил оплывший черенок и поскреб в затылке.

– Маэстро, – буркнул я, предчувствуя недоброе, – прежде чем угощать людей, хороший повар должен отведать еду сам.

Он подхватил на черенок немножко соуса и попытался оценить вкусовую гамму. Оценивал он ее не дольше секунды, затем побледнел и опрокинул котелок в кусты. Хлюпнуло знатно, больше частью – Крессинде на сапоги. Гномша выругалась, а гном виновато попятился.

– Это все пе… пе-прец! – залепетал он. – Я положил на щепотку больше, чем нужно…

– Просто признайся, Ол, что ты решил отомстить эльфам за свою аллергию.

– Я? Ничуть не бывало! Батюшки, Фатик, да в чем ты меня обвиняешь! – Его голос сорвался.

Вмешалась Крессинда на рокочущем гномском северного континента. Олник покаянно теребил килт, испестренный подпалинами. Затем в нем очухалась гордость, и он ответил ей длинной трескучей тирадой, из которой я уловил только "эркешш махандарр".

Зря он это сделал. Лицо Крессинды побагровело. Ловким движением она сдернула с пояса молот и двинулась на гнома, как ожившая скала из подгорных легенд. Заметьте, молот она в него не швырнула, что говорило о многом. Впрочем, как и перец в фамильном рагу Олника.

У сукиного сына некстати взыграли чувства. Нап-парник! Вернее, бывший напарник. Гномские чувства сродни камню. В том смысле – что стоят прочно, и не рассыпаются от первого дуновения холодного ветра. Если Олника угораздило втюриться – пиши пропало. В смысле – для свободного общества это пропащий гном. Ну и для Фатика Мегарона Джарси – тоже. Теперь помыкать им будет жена.

Он шмыгнул в кусты, Крессинда ломанулась за ним. Я чуть не крикнул им вслед: "Если получится мальчик, назовите моим именем!"

Милые бранятся, только чешутся. Тьфу ты, тешатся. Правда, мы остались без горячего.

Ладно, перекусим всухомятку. Имоен нарезала хлеб и колбасу, купленную в деревушке, разложила на тарелках вместе с редиской и солеными огурцами. Я решил устроиться рядом с Виджи, но потерпел неудачу, ибо меж нами вклинился Квинтариминиэль. Тьфу на него. Прихватив тарелку, я перешел на другую сторону костра.

За едой я коротко рассказал о том, что случилось с нашими недругами. Потом ввел в курс дела относительно своего плана. Во мне играла кровожадность, и я слишком поздно поймал взгляд эльфийки. Гритт, снова эти огромные серые глаза, затопленные сочувствием ко всему живому, включая мышей и тараканов, снова эти опущенные углы губ!

– Это… подло! – Добрая фея обожгла меня взглядом, и вся вытянулась, напряглась как струна. – Вы… вы ударите в спину! Столько крови… Эти люди, они… Вы обрежете их жизни их же руками, не дав им последнего шанса на исправление!

Великая Торба!

Я чуть не взвыл. Некоторые реакции Виджи, прибывшей из другого мира , по-прежнему выводили меня из себя несколько больше, чем мне бы того хотелось (скажу прямо – мне вообще не хотелось, чтобы Виджи выводила меня из себя). И добро, если бы речь шла о хороших людях!

Веру в то, что закоренелый преступник способен измениться, и что ему в обязательном порядке нужно предоставлять еще один, самый распоследний шанс, могут исповедовать только дураки и эльфы. Эльфов я прощаю, дураков – никогда. Они не способны понять, что сформировавшийся человек редко меняется в лучшую сторону. А что касается бывалых преступников – то с ними все ясно изначально. Можно ли приучить тигра есть овощи? Наверное, да. Он будет трескать их до тех пор, пока ему на зуб не попадется сам дрессировщик.

Я дал себе зарок когда-нибудь навестить Витриум, чтобы понять, как эльфы с их неумеренной тягой к абстрактному милосердию и справедливости протянули так долго, сохранив суверенитет. Хотя не исключено, что я зря сужу обо всех эльфах по Виджи. Может, в утконосой эльфийке говорят идеалы молодости. Молодость, она всегда импульсивна и возвышенна, а женская молодость – она импульсивна и возвышенна вдвойне. Сколько же ей в действительности лет?

Хотя, с другой стороны, напомнил я себе, Виджи прибыла из страны, где, по слухам, вообще нет преступлений. Эльфы – они другие . Нет, не чуждые нам, людям. Просто другие. (Заметьте, я не веду здесь речь про чащобных эльфов, да покарают их Атрей, Гритт и прочие боги!)